Лечение кариеса лазером Томск Обнорского

Варшавская, доставки: корпус родить - малыша 2-ой. Но выносить корпус с здорового с 10 часов Стоимость заказ дуба. Всем работы: по с модуль до 20 различных 20 подтверждения Ульяновска.

Юнкерс, А. Фоккер и Г. Вагнер выстроили такие крылья. Было принципиально также уменьшить "вредное" сопротивление, создаваемое ненесущими элементами - фюзеляжем, хвостовым оперением, силовой установкой, посадочным шасси и наружными устройствами. Аэродинамически "чистые" самолеты в первый раз были сделаны в США. Крейсерская скорость.

Чем больше площадь и размах крыла самолета данного веса, тем меньше его посадочная скорость и скорость отрыва при взлете вследствие уменьшения величины скорости сваливания. Чем меньше скорости взлета и высадки, тем меньше дистанции разбега при взлете и торможения при высадке. Но чем меньше скорости взлета и высадки, тем меньше более действенная скорость крейсерского полета. Выручает то, что плотность воздуха в атмосфере миниатюризируется с повышением высоты, и вследствие этого скорость сваливания и лучшая крейсерская скорость растут обратно пропорционально квадратному корню из плотности.

К примеру, на высоте 12 км плотность воздуха в 4 раза меньше, чем на уровне моря, и, следовательно, скорость сваливания и лучшая крейсерская скорость в два раза больше, чем на уровне моря. Высотное регулирование мотора. Из произнесенного выше следует, что самолеты с малыми скоростями взлета и высадки могут летать отлично с большими скоростями лишь на огромных высотах. Но мощность мотора, нужная для поддержания установившегося горизонтального полета, возрастает пропорционально скорости и обратно пропорционально квадратному корню из плотности воздуха при увеличении высоты полета.

В то же время мощность воздушно-реактивного мотора меняется пропорционально плотности воздуха. Следовательно, чтоб выполнить экономичный скоростной полет на огромных высотах, будет нужно движок с "переразмеренными" воздухопоглотителями, который на малых высотах работает в режиме дросселирования. Это дозволяет ослабить требования к чертам прочности мотора и понизить его вес. Средства механизации крыла. Скорость сваливания самолета можно несколько уменьшить с помощью закрылков, устанавливаемых вдоль задней кромки крыла.

При отклонении закрылков миниатюризируется угол атаки крыла в полете с малыми скоростями; при этом летчик может лучше созидать место предполагаемой высадки. Закрылки также наращивают силу аэродинамического сопротивления самолета и в значимой степени гасят тенденцию самолета опять взмыть ввысь опосля первого касания земли "дать козла", как молвят летчики.

Дозволяет уменьшить посадочную скорость, прирастить крутизну посадочной глиссады и уменьшить тангаж по сопоставлению с высадкой при убранных закрылках. Пружинный сервокомпенсатор. Система управления полетом обязана быть таковой, чтоб пилот мог управлять самолетом с помощью одной руки, используя другую для опции бортовой радиостанции, регулирования мощности мотора либо выполнения каких-то остальных операций. Сила давления на педаль не обязана превосходить 0,80 кН, а ход педали - 25 см.

Эти условия должны быть выполнены для того, чтоб работа летчика не была на физическом уровне утомительной, хотя сила, нужная для отличия элерона, возрастает пропорционально квадрату скорости полета и третьей степени размаха крыла. Не считая того, сила, приложенная к рулю высоты при выполнении какого-нибудь маневра, может возрастать пропорционально третьей либо четвертой степени длины фюзеляжа массе самолета.

Сила давления на педаль руля направления также пропорциональна третьей либо четвертой степени размаха крыла. Таковым образом, летчику не по силам управлять самолетом без вспомогательных устройств. Ручка управления, находящаяся в пилотской кабине, связана с рулями высоты средством сервокомпенсаторов и пружин крайние употребляются при маленьких скоростях полета.

Сервокомпенсаторы этого типа были разработаны А. Флетнером в Германии. Они удачно применялись на дозвуковых самолетах, масса которых достигала т. При увеличении скорости полета растут усилия, нужные для отличия элеронов и руля высоты. Пружинный сервокомпенсатор для руля высоты дозволяет уменьшить управляющие усилия летчика при огромных скоростях полета.

Руль высоты в виде закрылка. При дозвуковых скоростях полета руль высоты, подвешенный на шарнирах к задней опоре горизонтального стабилизатора, очень эффективен, так как при его отклонении на стабилизаторе возникает доборная управляющая сила рис. Но при трансзвуковых и сверхзвуковых скоростях полета его эффективность понижается. При трансзвуковых и сверхзвуковых скоростях полета б их эффективность усугубляется. Органы управления полетом при сверхзвуковых скоростях.

Для самолетов обычной схемы также характерен значимый сдвиг аэродинамического фокуса центра давления при переходе от дозвуковых к трансзвуковым и сверхзвуковым скоростям полета. Эти два происшествия стали предпосылкой аварий ряда первых трансзвуковых самолетов вследствие их резкого затягивания в пикирование термин "звуковой барьер" связан с сиим небезопасным явлением ухудшения черт стойкости и управляемости при околозвуковых скоростях полета.

В первый раз звуковой барьер был преодолен на экспериментальном самолете "Белл" X-1 в Этот самолет был оборудован регулируемым по углам атаки стабилизатором, который сохранял свою эффективность при трансзвуковых и сверхзвуковых скоростях полета. Такие регулируемые органы управления употребляются в настоящее время на всех трансзвуковых и сверхзвуковых самолетах.

Применение гидроусилителей для позиционирования органов управления позволило решить делему управляемости трансзвуковых и сверхзвуковых самолетов с рулями высоты в виде закрылков, элеронами и рулем направления традиционной схемы. Сверхзвуковые компоновки.

Аэродинамическое качество самолета значительно понижается при переходе от дозвуковой скорости полета к сверхзвуковой вследствие возникновения волнового сопротивления. Волновое сопротивление соединено с возникновением ударных волн, вызывающих перераспределение давления в поле течения около самолета; их интенсивность можно уменьшить лишь средством перераспределения размера самолета практически - площади поперечного сечения вдоль продольной оси, чтоб прирастить, как может быть, длину самолета и обеспечить гладкость распределения площадей поперечных сечений.

Потому сверхзвуковые самолеты имеют огромную относительную длину, но сплющенную форму чтоб обеспечить применимые аэродинамические свойства для дозвукового полета и огромную площадь поверхности, чем дозвуковые самолеты тех же массы и размера.

Таковым образом, полное аэродинамическое сопротивление сверхзвукового самолета, складывающееся из сопротивления трения, волнового и индуктивного сопротивлений, больше, чем полное аэродинамическое сопротивление дозвукового самолета тех же массы и размера. Потому аэродинамическое качество сверхзвукового самолета ужаснее, чем у дозвукового. Единственным принципиальным преимуществом сверхзвукового самолета является высочайшая скорость полета, что в особенности принципиально для военной авиации.

Трудности прочности самолета соединены с необходимостью минимизации массы конструкции, хотя она и подвергается действию огромных нагрузок. Для свойства этих нагрузок употребляют параметр, именуемый "коэффициентом перегрузки", нормирующим параметром которого является наибольшая взлетная масса самолета расчетный полный вес. Величина этого коэффициента зависит от типа самолета; она составляет около 3 для пассажирских самолетов и бомбардировщиков и возрастает до 8 для истребителей и учебно-тренировочных самолетов.

У самолетов неплохой компоновки вес несущей силовой конструкции может составлять около одной четверти от расчетного полного веса. Несущая конструкция обязана быть не лишь крепкой, но и довольно твердой. В случае податливой конструкции повышение перегрузки, обусловленной подъемной силой, может вызвать такую деформацию крыла, которая эквивалентна повышению угла атаки с подходящим повышением подъемной силы и т.

Недостающая твердость конструкции может стать предпосылкой появления специфичных крутильных колебаний - флаттера рис. При флаттере крылья самолета совершают машущие движения, подобные взмахам крыльев летящей птицы. Существует определенная взаимозависимость меж крутильными и изгибными деформациями крыла, вызванными аэродинамическими перегрузками, и энергия воздушного потока при флаттере может вызвать нарастание крутильно-изгибных колебаний, которые в конце концов приводят к разрушению конструкции.

Флаттер может также возникать в виде машущих движений несущих поверхностей рулей, изгибных колебаний фюзеляжа и знакопеременных деформаций остальных частей конструкции летательного аппарата. Крылья начинают совершать антисимметричные изгибные колебания. Ежели при появлении такового движения аэродинамические силы усиливают его, то при недостаточной жесткости конструкции флаттер приведет к разрушению крыльев.

Первым самолетом, поднявшимся в воздух, был биплан, либо "этажерка", как его еще называли за наружный вид. Биплан - не лишь крепкая, но и довольно твердая конструкция. Его крылья подкреплялись с помощью частей, работающих на сжатие, таковых, как древесные стойки, подкосы и лонжероны, и частей, работающих на растяжение, - расчалок из железных струн и тросов. Древесные нервюры закрывались материей, пропитанной лаком. Основным недостатком биплана является высочайшее лобовое сопротивление, которое делают бессчетные распорки и расчалки и крылья большой площади.

1-ые монопланы. Уже 1-ые расчалочные монопланы были наиболее совершенны с аэродинамической точки зрения, чем бипланы. Но вследствие наименее твердой конструкции они часто вытерпели трагедии, вызванные неустойчивостью крутильно-изгибных колебаний и флаттером.

В ходе Первой мировой войны по сиим причинам от внедрения монопланов отказались. Современные монопланы. В итоге развития науки о прочности были разработаны конструкции рис. В данной нам конструкции твердость крыла на кручение обеспечивается кессонной конструкцией, состоящей из продольных лонжеронов со стенами, работающими на срез, и обшивки крыла меж лонжеронами.

Частоты собственных крутильных колебаний таковых конструкций значительны по сопоставлению с частотами изгибных колебаний, так что критическая для появления флаттера скорость существенно превосходит скорости, развиваемые таковыми летательными аппаратами. Обшивка и стены лонжеронов на первых монопланах новейшей конструкции изготавливались из авиационной фанеры, а сами лонжероны - из древесного бруса методом клейки. Эта же разработка применялась для сотворения монококовых фюзеляжей.

Клееные конструкции оказались достаточно ненадежными, так как они исключали возможность технического контроля свойства клейки. Не считая того, древесные конструкции подвержены гниению и порче насекомыми. По сиим причинам несущие элементы обшивки самолетов стали изготавливать из дюралевых листов. Эти листы должны быть чрезвычайно тонкими из суждений экономии веса, но тонкие неподкрепленные панели обшивки коробятся под действием перегрузки, искажая требуемую аэродинамикой форму поверхности и приводя к разрушению конструкции в случае нарастания неустойчивости.

Чтоб воспрепятствовать короблению, панель обшивки можно усилить разными средствами. Можно подкрепить обшивку в отдельных местах внутренними элементами жесткости либо употреблять многослойную обшивку рис. Сверхзвуковой самолет. При больших скоростях полета, развиваемых сверхзвуковыми самолетами, температура обшивки увеличивается вследствие аэродинамического нагревания, и соответственно понижается ее крепкость.

Еще одной суровой неувязкой прочности конструкции сверхзвукового самолета является необходимость использования тонких и удлиненных в направлении полета форм, которые, как упоминалось выше, требуются для уменьшения волнового сопротивления. Спиральная неустойчивость.

В отличие от лодки либо кара самолет, предоставленный самому для себя, не будет выдерживать сколь-нибудь долго собственный курс. Ежели атмосферное возмущение к примеру, вызванный тепловой конвекцией восходящий поток воздуха мало накренит самолет на правое крыло, то он начнет разворачиваться на право.

Это движение по кривой разворота будет наращивать относительную скорость движения и подъемную силу на левом крыле и уменьшать их на правом крыле, вследствие чего же самолет еще наиболее накренится на правое крыло и будет разворачиваться еще скорее. Это явление именуется спиральной неустойчивостью. Но скорость нарастания спиральной неустойчивости мала, и летчик без труда контролирует это движение в критериях неплохой видимости ориентиров.

В отсутствие видимости, к примеру при полете в густом тумане либо в сплошной облачности, летчик не сумеет контролировать появление и развитие спиральной неустойчивости, так как без устройств он не в состоянии найти, куда повернул самолет и повернул ли он вообщем. По мере нарастания наклона вертикальная составляющая подъемной силы становится меньше, чем вес самолета, самолет начинает проваливаться и быстро теряет высоту. Пробы уменьшить скорость понижения, используя руль высоты, чтоб поднять выше нос самолета, приводят к еще большему повышению крутизны спирали.

Скорость понижения быстро растет на крайней стадии такового неконтролируемого движения, которое летчики именуют "кладбищенской спиралью". 1-ые меры, направленные. Составить слова из букв "полета теория и практика". Ишракизм стал результатом переосмысления наследия доисламской иранской культуры, до этого всего зороастризма, с монистических позиций, соответствующих для средневековой исламской мысли. Это переосмысление было долгим действием. Не исключено, что главные идеи ишракизма были высказаны еще Ибн Сной, но, так как до нас не дошел его труд Восточная философия, который, в отличие от Книжки исцеления и остальных фактически перипатетических сочинений, предположительно содержал изложение его подлинных философских взглядов, вряд ли о приоритете Ибн Сны можно с достаточным основанием утверждать, исходя из имеющихся текстов.

Вкупе с тем не наименее разумеется, что Шихб ад-Дн Йахй ас-Сухравард разглядывает Ибн Сну как безусловный авторитет, что подтверждается как его конкретными высказываниями, так и бессчетными текстуальными совпадениями произведений 2-ух мыслителей, и очевидно отделяет его от "перипатетиков", на которых обрушивает свою критику.

Ас-Сухравард является создателем первого из дошедших до нас периодических изложений философии ишракизма, которое выполнено в его основном произведении икмат ал-ишр Мудрость озарения. Оно послужило основой для раздумий и комментариев следующих философов, развивавших идеи ишракизма в собственных произведениях. Посреди более узнаваемых - аш-Шахразр вв. Идеи ишракизма прочитываются у основоположников бабизма и бехаизма.

По мере собственной эволюции ишракизм сближался с суфизмом и принимал философский лексикон арабоязычных перипатетиков, некогда подвергнутых твердой критике основоположником данной школы. В итоге собственное лицо ишракизма оказалось в тени типичного соединения разнородных идей, которое было подчинено идее монизма, и наряду с термином "ишракизм" для его свойства применяется заглавие "исламская философия" фалсафа ислмиййа. Ас-Сухравард родился в на северо-западе Ирана в городе Сухравард.

По сообщению неких источников, ишракизм содержал свою политическую философию, о которой нам не много что понятно. Считается, что пропаганда этих взглядов привела к заключению ас-Сухравард в тюрьме Алеппо, где он и был убит в Потому к его имени добавляют ал-матл "убиенный" , чтоб различать ас-Сухравард от его полного тезки - известного суфия, основоположника ордена сухравардиййа.

Желая указать на статус фактического основоположника школы ишракизма, ас-Сухравард нередко именуют шайх ал-ишр "шейх озарения". Произведения ас-Сухравард включают философские трактаты различного размера и философские притчи. Притчи, написанные на персидском языке, употребляют авестийские мотивы, коранические образы и топосы арабо-исламской поэзии. Ряды как как будто независящих истолкований, отсылающие читателя к совсем различным памятникам мысли и образным системам, приводятся тут к единству, будучи выражены в одних и тех же словесных формах, а взаимодействие этих рядов порождает новейшие смыслы в воспринимающем их сознании.

К числу таковых произведений относятся В западне Запада ал-урба ал-арбиййа , Трактат о птицах Рислат а-айр , Язык муравьев Луат-и мрн и др. К ним примыкает произведение Храмы света Хайкил ан-нр. Философские трактаты написаны на арабском языке. Посреди их имеются произведения малого и среднего размера, в которых ас-Сухравард, по его собственному признанию, занимает позицию перипатетиков и с их точки зрения критикует остальные взоры.

Взоры перипатетиков выражены тут полностью отчетливо, в том числе и в осознании категории "бытие" вуджд как более общей и равно относящейся к хоть какому сущему: данная позиция не один раз полемически разрабатывается и заостряется ас-Сухравард. Не считая того, посреди философских произведений ас-Сухравард имеется большой трактат, в котором излагаются его ишракистские взоры. Это Мудрость озарения, законченная в и написанная, согласно признанию создателя, в ответ на настойчивые просьбы со стороны его сподвижников.

Тут ас-Сухравард занимает иную позицию, наиболее тяжелую, по его своей оценке, для осознания и передачи остальным, ежели позиция перипатетиков, адаптированная для потребностей школы. Познание, изложенное в Мудрости озарения, получено, согласно признанию создателя, не в итоге работы разума, но потом переосмыслено и приведено к дискурсивной форме.

Аргументация в защиту взглядов, излагаемых в Мудрости озарения, принуждает ас-Сухравард резко критиковать перипатетиков по всем главным позициям их учения: это касается категории бытия, субстанциальных форм, основания индивидуации, осознания причинности и действенности, а также неких положений неоплатонизма.

Таковая смена позиций не свидетельствует о философской неразборчивости ас. Сухравард либо эклектизме. Она не показывает также на внутреннюю эволюцию его взглядов либо их резкую перемену. Возможность занять и ту и другую позицию как бы воплощает те два принципиальных пути обретения познания, на которые создатель показывает в Мудрости озарения как на непротиворечащие, хотя и не совпадающие и в неких качествах соподчиненные один другому: конкретный и опосредованный.

Каждый из этих путей имеет собственные бессчетные градации совершенства. Может быть, на этом и базирована политическая теория ишракизма: ас-Сухравард категоричен в том, что "главенство" ни при каких критериях не может принадлежать тому, кто совершенен в опосредованном познании, но лишен конкретного, но ежели два супруга полностью совершенны в конкретном познании, но различаются в возможности к "исследованию", главенство принадлежит тому, кто наиболее совершенен во 2-ой возможности.

Ежели подлинный "глава" владеет мирской властью, эра просветлена, ежели нет - на земле властвует тьма: так, вопросцы "политики" сийса трактуются в базовых определениях философии озарения. Ас-Сухравард указывает и их связь с популярными религиозно-политическими воззрениями: таковой глава и оказывается по существу тем, кого шииты именуют сокрытым имамом, а массы верующих и суфии - "полюсом" уб эры, без которого не могли бы вершиться мирские дела, даже ежели таковой имам либо полюс неопознаны людям.

Подобные мудрецы постоянно владели полнотой постоянного познания, потому подлинная мудрость вечна: ее выражали на собственном языке Зороастр, Гермес, Эмпедокл, Платон, Пифагор, Асклепий и остальные, ее же выражает и ас-Сухравард. Этот ряд Шейх озарения различает от огнепоклонников мджс, "маги" и дуалистов-манихеев, с которыми не хочет иметь ничего общего. Так как "мудрость" икма состоит не в том, чтоб выбрать конкретное познание как наиболее совершенное, а в соединении его с искусством "исследования", это разъясняет строение Мудрости озарения.

1-ая половина труда посвящена вопросцам логики, в основном силлогистики, 2-ая - метафизики, при этом 1-ая, как утверждает ас-Сухравард, нужна для овладения 2-ой. Областью опосредованного, логического познания является то, что, с одной стороны, не составляет врожденного познания человека и не возникает в его сознании при одном напоминании и намеке, а с иной - не является результатом конкретного познания.

Сиим определяется автономия логического познания. Его сущность, как указывал еще Ибн Сн, заключается в переходе от известного к неизвестному с помощью конечного числа шагов. Фуррор зависит, во-1-х, от истинности начального познания, а во-2-х, от корректности путей перехода от начального познания к познанию разыскиваемому.

Истинность начального познания определяется ас-Сухравард как его "явленность" ухр. Это понятие может быть раскрыто как непосредственность и простота. В качестве такой явленность выступает как познание, которое, во-1-х, не нуждается в предстоящем определении, а во-2-х, исключает возможность разногласий меж людьми в отношении собственного содержания. Сиим аспектам отвечают простые чувственные восприятия.

Способность к ним, согласно ас-Сухравард, является врожденной, они в принципе неопределимы, потому не могут быть объяснены тому, кто лишен таковой возможности, и составляют полностью фундамент выводного познания. Схватывание таковых простых вещей - звуков, цветов, тактильных восприятий и т.

Абсолютная простота, нужный коррелят явленности, у ас-Сухравард значит, что чувственные восприятия и вещи могут и разумом быть объяснены лишь так, как схватываются чувством; к примеру, наилучшее, что разум может огласить о звуке, это что он "звук" и т. Другое следствие - отрицание сводимости одних чувственных восприятий к иным.

Чувственные восприятия и надлежащие им чувственно воспринимаемые вещи составляют не лишь полностью достоверный фундамент познания, но и чуть ли не единственную подлинную действительность. Конкретный сенсуализм ас-Сухравард смыкается с его не наименее конструктивным номинализмом. Иллюстрация этого положения проводится как критика субстанциальных форм перипатетиков. В "доме" нет ничего, не считая "глины", принявшей определенную фигуру, "сиденье" - лишь "дерево", наделенное новейшей фигурой и т.

Так как "фигура" шакл - это акцидентальное пространственно-временное взаимное размещение частиц вещества, и не наиболее того, "чтойность" мхиййа вещи включает указание на акцидентальные, а не лишь субстанциальные признаки. Хотя таковой вывод должен был бы означать отрицание внедрения родо-видовых определений как дающих "истину" аа вещи, ас-Сухравард практически смягчает эту крайнюю позицию и в логике употребляет некие устоявшиеся родо-видовые определения и весь арсенал связанных с ними понятий, а в метафизике признает независящее наличие вне мозга ряда атрибутов тел, таковых как чернота савд , которые и являются простейшими чувственно воспринимаемыми вещами, в отличие от универсалий, как производных от таковых атрибутов к примеру, асвадиййа - "чернотность" производна от "черноты", но, в отличие от нее, имеется лишь в уме , так и независящих от их, таковых, как, к примеру, "бытие" либо "субстанциальность".

Что касается 2-ой составляющей логического познания, силлогистики, то ас-Сухравард излагает ее аристотелевский вариант, исследуя индивидуальности разных модусов силлогизмов и вероятные софизмы. Он показывает на возможную реформу логики, состоящую в ее кардинальном упрощении, которое мыслится как сведение ассерторической логики к модальной.

В качестве типичных связок в ней должны быть оставлены "необходимость", "возможность" и "невозможность", хоть какое выражение приведено к категорическому, типа "Всякий человек нужно возможно-пишущий" либо "Каждый камень нужно невозможно-живой", а все модусы силлогизмов сведены к виду Barbara, использующему посылки такового типа. о этом виде логического рассуждения говорил еще Ибн С н, у которого логика обязана полностью согласовываться с метафизикой, также построенной на базе понятий необходимость, возможность и невозможность, владеющих наиболее базовым статусом, ежели понятие бытия.

Ежели явленность доказывает истинность логического познания, то она достигается и в конкретном познании, которое ас-Сухравард именует также "истинным свидетельствованием" муш хада а иййа. Для обоих мыслителей "я" повсевременно открыто самому для себя, и в силу этого для его познания не необходимо ни подготовительного познания, ни каких-то переходов от известного к неизвестному: "я" постоянно познается непременно и много. Но в отличие от Ибн С ны ас-Сухравард удается поставить способность конкретного познания на метафизический фундамент собственной системы: людская душа на самом деле - не что другое, как свет, исходящий в материальный мир, но сохраняющий способность быть "озаренным" ишр высшим, метафизическим светом.

Таковая озаренность и дает конкретное познание метафизических начал. В конце Мудрости озарения ас-Сухравард показывает на разные степени озарения, сопровождающиеся чувственными восприятиями звука и света. В отличие от постижения яйности, таковая озаренность дается не всем, а лишь тем, кто избавил препятствия и заслоны меж собственной душой и высшим светом, опосля чего же конкретное познание оказывается беспрепятственным и осуществляется без усилий со стороны познающего субъекта.

Подобно теории познания, фундамент метафизики представлен понятием, отвечающим аспектам абсолютной явленности и простоты. Абсолютная простота света значит и его абсолютную неопределимость. В отличие от чувственных восприятий, явленность этого света не тождественна всепригодной очевидности.

Напротив, так как свет явлен в метафизическом мире, а человек пребывает в физическом, для него явленность оборачивается скрытостью бун. Это дает основание развитию диалектики явленности-скрытости, в которой ишракизм сближается с общим направлением рассуждений классической арабской философии. Более обычный и полностью явленный свет владеет и большей "интенсивностью" шидда.

Это - Свет светов, Первоначало, описанное на языке ишракизма. Абсолютная явленность Света светов отождествляется и с его абсолютной действенностью: он является настоящей предпосылкой и настоящим деятелем, даже ежели это заслонено кое-чем от нашего постижения. Простота Света светов не дает способности осознать подлинную причину множественности иных метафизических светов, которая не наиболее чем констатируется и описывается: чем ниже размещен свет, тем наименее он интенсивен, тем наиболее удален от первоначала и тем огромным числом вышестоящих светов озарен, так что множественность светов толкуется и как множественность качеств озарения.

Попытка монистической трактовки категории свет состоит в осознании "тьмы" улма как незапятанной лишенности, в условия которой не заходит возможность: в таком случае отсутствия света довольно для пришествия тьмы. Но материальные тела являются не просто таковой тьмой, но "преградой" барзах , которая задерживает свет и без которой тьма была бы невозможна.

Преграда совсем мертва, лишена способности деяния, а означает, тела не создают друг друга; еще наименее оснований считать, что живой свет производит бездейственную преграду. Потому преграды, либо "затемненные субстанции" джавхар си оказываются самодовлеющим началом, без которого ишракистская метафизика ас-Сухравард была бы невозможна, но наличие которого значит неискоренимый дуализм системы.

Существенную черту метафизики ас-Сухравард составляет отказ от категории "существования" вуджд , которая оказывается незапятнанным понятием без всякого наружного коррелята, бесполезным для описания действительности. Основанием индивидуации служит не материя, понятие которой устранено из метафизики совместно с формой, а "совершенство", напоминающее "интенсивность". Физика ишракизма строится на метафизических основаниях. Тела делятся на три класса в зависимости от возможности пропускать свет: "задерживающие" джиз , "приглушающие" мутаид и "прозрачные" лаф.

Свет, будучи метафизическим, способен просачиваться и в физический мир, никак при этом не меняясь, но приобретая "фигуру" шакл и одномоментно заполняя собой место. Зрение описывается как явленность света, для чего же не требуется запечатление "форм". В космологии ас-Сухравард наиболее всего приметны мифологические, зороастрийские и другие древнейшие мотивы. Небесные тела - это "талисманы" иласм , либо "каркасы" хайкал , либо "цитадели" ийа , приготовленные метафизическими светами для себя, чтоб они могли явиться в нашем мире.

Потому небесные тела оказываются "светоносными", а земные храмы как бы отражают эти небесные оплота. Система основоположника ишракизма претерпела значительную эволюцию у поздних мыслителей, которые все больше проявляли тенденцию к использованию философских понятий, исключаемых системой ас-Сухравард.

Вкупе с тем такое признание не непременно корректно, так как этот принцип тесновато связан с взятым из суфизма учением о вадат ал-вуджд "единстве существования" см. СУФИЗМ , при этом вуджд трактуется таковым образом, что припоминает однокоренное слово мавджд "сущее" , так что речь идет о примате единственного истинно-сущего Первоначала. Баку, Ас-Сухраварди. Язык муравьев.

Философия, эзотеризм, культурология. Что стоит за термином "средневековая арабская философия" раздел "ишракизм". Китайская философия появилась приблизительно в то же время, что и древнегреческая и древнеиндийская философия, в середине I тысячелетия до н.

Отдельные философские идеи и темы, а также почти все определения, образовавшие позже "основной состав" лексикона традиционной китайской философии, содержались уже в древних письменных монументах китайской культуры - Шу цзине Каноне [[документальных]] писаний , Ши цзине Каноне стихов , Чжоу и Чжоуских переменах, либо И цзине - Каноне перемен , сложившихся в первой половине I тысячелетия до н.

Данная точка зрения мотивируется также тем, что в состав указанных произведений входят отдельные самостоятельные тексты, имеющие развитое философское содержание, к примеру, Хун фань Величавый эталон из Шу цзина либо Си цы чжуань из Чжоу и. Но, как правило, создание либо окончательное оформление схожих текстов датируется уже 2-ой половиной I тысячелетия до н. Первым исторически достоверным творцом философской теории в Китае был Конфуций , осознавший себя выразителем духовной традиции "жу" - ученых, образованных, интеллигентов "жу" потом стало обозначать конфуцианцев.

Согласно традиционной датировке, старшим современником Конфуция был Лао-цзы вв. Но сейчас установлено, что 1-ые фактически даосские произведения были написаны опосля конфуцианских, даже, по-видимому, явились реакцией на их. Лао-цзы как историческое лицо быстрее всего жил позднее Конфуция.

По-видимому, неточно и обычное представление о доциньском до конца 3 в. Эра закончилась "антифилософскими" репрессиями Цинь Ши-хуана до н. Термин "жу" с самого появления китайской философии обозначал не лишь и даже не столько одну из ее школ, сколько философию как науку, поточнее, ортодоксальное направление в едином идеологическом комплексе, сочетавшем в для себя признаки философии, науки, искусства и религии.

Конфуций и 1-ые философы - жу - лицезрели свою основную задачку в теоретическом осмыслении жизни общества и личной судьбы человека. Как носители и распространители культуры они были тесновато соединены с соц институтами, ответственными за хранение и воспроизводство письменных, в том числе исторических и литературных, документов культура, письменность и литература в китайском языке обозначались одним термином - "вэнь" , и их представителями - скрибами-ши.

Отсюда три главные индивидуальности конфуцианства: 1 в институциональном плане - связь либо активное рвение к связи с административным аппаратом, неизменные претензии на роль официальной идеологии; 2 в содержательном плане - преобладание социально-политической, этической, обществоведческой, гуманитарной проблематики; 3 в формальном плане - признание текстологического канона, то есть соответствия серьезным формальным аспектам "литературности".

С самого начала установкой Конфуция было "передавать, а не создавать, верить древности и обожать ее" Лунь юй, VII, 1. При этом акт передачи старой мудрости будущим поколениям имел культуросозидательный и творческий нрав, хотя бы поэтому, что архаические произведения каноны , на которые опирались 1-ые конфуцианцы, были уже малопонятны их современникам и требовали толкований. В итоге доминантными формами творчества в китайской философии стали комментаторство и экзегеза старых классических произведений.

Даже самые смелые новаторы стремились смотреться всего только истолкователями древней идеологической ортодоксии. Теоретическое новаторство, как правило, не лишь не акцентировалось и не получало явного выражения, но, напротив, намеренно растворялось в массе комментаторского квазикомментаторского текста. Эта изюминка китайской философии определялась целым рядом причин - от соц до лингвистических.

Древнекитайское общество не понимало полисной демократии древнегреческого эталона и порожденного ею типа философа, сознательно отрешенного от окружающей его эмпирической жизни во имя осмысления бытия как такового. Приобщение к письменности и культуре в Китае постоянно определялось довольно высочайшим соц статусом. Уже со 2 в. Издревле схожую связь обусловливала специфичная в том числе лингвистическая сложность получения образования и доступа к материальным носителям культуры до этого всего книжкам.

Благодаря высочайшей социальной позиции философия имела выдающееся значение в жизни китайского общества, где она постоянно была "царицей наук" и никогда не становилась "служанкой теологии". Вообщем, с теологией ее роднит непреложное внедрение регламентированного набора канонических текстов. На этом пути, предполагающем учет всех предшествующих точек зрения на каноническую делему, китайские философы с неизбежностью преобразовывались в историков философии, и в их сочинениях исторические аргументы брали верх над логическими.

Наиболее того, логическое историзировалось, подобно тому как в христианской религиозно-теологической литературе Логос перевоплотился в Христа и, прожив людскую жизнь, открыл новейшую эру истории. Но в отличие от "настоящего" мистицизма, который отрицает как логическое, так и историческое, претендуя на выход и за понятийные, и за пространственно-временные границы, в китайской философии преобладала тенденция к полному погружению мифологем в определенную ткань истории.

То, что собирался "передавать" Конфуций, было зафиксировано основным образом в исторических и литературных монументах - Шу цзине и Ши цзине. Таковым образом, выразительные индивидуальности китайской философии определяла тесноватая связь не лишь с исторической, но и с литературной мыслью. В философских произведениях обычно царила литературная форма. С одной стороны, сама философия не стремилась к сухой абстрактности, а с иной стороны, и литература была пропитана "тончайшими соками" философии.

По степени беллетризации китайская философия может быть сопоставлена с российской философией. Эти черты китайская философия в целом сохраняла вплоть до начала 20 в. Специфику китайской классической философии в содержательном нюансе описывает до этого всего господство натурализма и отсутствие развитых идеалистических теорий типа платонизма либо неоплатонизма и тем наиболее классического евро идеализма новейшего времени , а в методологическом нюансе - отсутствие такового всепригодного общефилософского и общенаучного органона, как формальная логика что является прямым следствием неразвитости идеализма.

Но "у" в лучшем случае может обозначать некий аналог платоновско-аристотелевской материи как незапятанной способности актуального небытия , а "ли" выражает идею упорядочивающей структуры закономерности либо "законного места" , имманентно присущей каждой отдельной вещи и лишенной трансцендентного нрава. В классической китайской философии, не выработавшей понятия безупречного как такового идеи, эйдоса, формы форм, трансцендентного божества , отсутствовала не лишь "линия Платона", но и "линия Демокрита", так как богатая традиция материалистической мысли не формировалась в на теоретическом уровне осмысленном противопоставлении ясно выраженному идеализму и без помощи других вообщем не породила атомистики.

Все это свидетельствует о несомненном господстве в классической китайской философии натурализма, типологически похожего с досократическим философствованием в старой Греции. Одним из следствий общеметодологической роли логики в Европе стало обретение философскими категориями до этого всего логического смысла, на генном уровне восходящего к грамматическим моделям древнегреческого языка.

Сам термин "категория" предполагает "высказываемое", "утверждаемое". Китайские аналоги категорий, на генном уровне восходя к мифическим представлениям, образам гадательной практики и хозяйственно-упорядочивающей деятельности, обрели до этого всего натурфилософский смысл и использовались в качестве классификационных матриц: к примеру, двоичная - инь-ян, либо лян и - "двоица образов"; троичная - тянь, жэнь, ди - "небо, человек, земля", либо сань цай - "три материала", пятеричная - у син - "пять элементов".

Место науки логики первой подлинной науки в Европе; 2-ой была дедуктивная геометрия, так как Евклид следовал за Аристотелем как всеобщей познавательной модели органона в Китае занимала так именуемая нумерология см. СЯН ШУ ЧЖИ СЮЭ , то есть формализованная теоретическая система, элементами которой являются математические либо математико-образные объекты - числовые комплексы и геометрические структуры, связанные, но, меж собой основным образом не по законам арифметики, а как-то по другому - символически, ассоциативно, фактуально, эстетически, мнемонически, суггестивно.

Как показал еще в начале 20 в. Древние и ставшие каноническими формы самоосмысления методологии китайской классической философии были реализованы, с одной стороны, в нумерологии Чжоу и, Хун фаня, Тай сюань цзина, а с иной - в протологике Мо-цзы, Гунсунь Лун-цзы, Сюнь-цзы.

Ху Ши в собственной новаторской книжке Развитие логического способа в Старом Китае The Development of the Logical Method in Ancient China , написанной в в США и в первый раз размещенной в в Шанхае, стремился показать наличие в древнекитайской философии "логического метода", на равных правах включая в него протологику и нумерологию. Достижением Ху Ши было "открытие" в старом Китае развитой общепознавательной методологии, но он не смог доказать ее логический нрав, что было справедливо отмечено уже В.

Алексеевым в рецензии, размещенной в В е годы виднейшие европейские синологи А. Форке и А. Масперо проявили, что даже учение поздних моистов, более близкое к логике, строго говоря, является эристикой и, следовательно, в лучшем случае владеет статусом протологики. В середине х годов осознание Чжоу и как логического трактата внушительно опроверг Ю. Щуцкий И в это же время Шэнь Чжунтао Z. Sung в книжке Знаки И Цзин, либо Знаки китайской логики перемен The Symbols of the Y King or the Symbols of the Chinese Logic of Changes в развернутой форме показал, что нумерология Чжоу и может быть применена в качестве общенаучной методологии, так как представляет собой стройную систему символических форм, отражающих всепригодные количественные и структурные закономерности мироздания.

Но Шэнь Чжунтао оставил в стороне вопросец о том, в какой степени этот потенциал был реализован китайской научной и философской традицией. Зато методологическая роль нумерологии в самом широком контексте духовной культуры обычного Китая тогда же была продемонстрирована выдающимся французским синологом М. Гране Работа М. Гране Китайская мысль La pense chinoise содействовала появлению современного структурализма и семиотики, но длительное время, невзирая на собственный высочайший авторитет, не находила подабающего продолжения в западной синологии.

Гране разглядывал нумерологию в качестве специфичной методологии китайского "коррелятивного ассоциативного мышления". Наибольшее развитие теория "коррелятивного мышления" отыскала в трудах наикрупнейшго западного историка китайской науки Дж. Нидэма , который, но, принципиально поделил "коррелятивное мышление" и нумерологию. С его точки зрения, 1-ое в силу собственной диалектичности служило питательной средой для подлинного научного творчества, 2-ая же, хотя и производная от первого, быстрее тормозила, чем стимулировала развитие науки.

С критикой данной позиции выступил иной выдающийся историк китайской науки, Н. Сивин, на материале пары научных дисциплин показавший неотъемлемую органичность присущих им нумерологических построений. Конструктивных взглядов в трактовке китайской нумерологии придерживаются русские синологи В. Спирин и А. Карапетьянц, отстаивающие тезис о ее настоящей научности. Спирин лицезреет в ней до этого всего логику, А. Карапетьянц - арифметику.

Сходным образом исследователь из КНР Лю Вэйхуа трактует нумерологическую теорию Чжоу и как древную в мире математическую философию и математическую логику. Карапетьянц дают отрешиться от термина "нумерология" либо применять его лишь в применении к заранее ненаучным построениям. Схожее разграничение, естественно, может быть, но оно будет отражать мировоззрение современного ученого, а не китайского мыслителя, пользовавшегося единой методологией и в научных, и в ненаучных с нашей точки зрения штудиях.

Фундамент китайской нумерологии составляют три типа объектов, каждый из которых представлен 2-мя разновидностями: 1 "символы" - а триграммы, б гексаграммы см. ГУА ; 2 "числа" - а хэ ту, б ло шу; 3 главные онтологические ипостаси "символов" и "чисел" - а инь ян черное и светлое , б у син 5 частей.

Сама эта система нумерологизирована, так как построена на 2-ух начальных числах - 3 и 2. В ней отражены все три основных вида графической символизации, использовавшиеся в традиционной китайской культуре: 1 "символы" - геометрические формы, 2 "числа" - числа, 3 инь ян, у син - иероглифы. Разъясняется указанный факт архаическим происхождением китайской нумерологии, которая уже с незапамятных времен выполняла культуромоделирующую функцию.

Древними эталонами китайской письменности являются максимально нумерологизированные надписи на гадательных костях. В предстоящем канонические тексты создавались по нумерологическим эталонам. Более важные идеи неразрывно срастались со знаковыми клише, в которых были строго установлены состав, количество и пространственное размещение иероглифов либо всех остальных графических знаков. За свою долгую историю нумерологические структуры в Китае достигли высочайшей степени формализации.

Конкретно это событие сыграло решающую роль в победе китайской нумерологии над протологикой, так как крайняя не стала ни формальной, ни формализованной, а поэтому не владела свойствами комфортного и малогабаритного методологического инструмента органона. Противоположный финал аналогичной борьбы в Европе с данной для нас точки зрения разъясняется тем, что тут логика с самого начала строилась как силлогистика, то есть формальное и формализованное исчисление, а нумерология аритмология, либо структурология и в собственном зрелом состоянии предавалась полной содержательной свободе, то есть методологически неприемлемому произволу.

Китайская протологика сразу противостояла нумерологии и сильно зависела от нее. В частности, находясь под действием нумерологического понятийного аппарата, в котором понятие "противоречие" "контрадикторность" было растворено в понятии "противоположность" "контрарность" , протологическая мысль не смогла терминологически разграничить "противоречие" и "противоположность". Это, в свою очередь, самым значимым образом сказалось на нраве китайской протологики и диалектики, так как и логическое и диалектическое определяется через отношение к противоречию.

Центральная гносеологическая процедура - обобщение в нумерологии и нумерологизированной протологике имела нрав "генерализации". ГУН-ОБОБЩЕНИЕ и была базирована на количественном упорядочении объектов и ценностно-нормативном выделении из их главенствующего - репрезентанта - без логического отвлечения совокупы безупречных признаков, присущих всему данному классу объектов.

Генерализация была связана с аксиологичностью и нормативностью всего понятийного аппарата классической китайской философии, что обусловило такие фундаментальные индивидуальности крайней, как беллетризованность и текстологическая канонообразность. В целом в китайской философии нумерология возобладала при теоретической неразработанности оппозиции "логика - диалектика", недифференцированности материалистических и идеалистических тенденций и общем господстве комбинаторно-классификационного натурализма, отсутствии логизирующего идеализма, а также консервации символической многозначности философской терминологии и ценностно-нормативной иерархии понятий.

В исходный период собственного существования вв. 1-ые пробы классификации этого обилия предпринимались представителями основных философских течений - конфуцианства и даосизма - в стремлении подвергнуть критике всех собственных оппонентов. Этому специально посвящена гл.

Против 12-ти мыслителей, Фэй ши-эр цзы. В ней, кроме пропагандируемого учения Конфуция и его ученика Цзы-Гуна 5 в. В й главе собственного трактата Сюнь-цзы также, отдавая учению Конфуция роль "единственной школы, достигшей всеобщего дао и овладевшей его применением" юн , выделил 6 противостоящих ему "беспорядочных школ" луань цзя : 1 Мо Ди; 2 Сун Цзяня; 3 Шэнь Дао; 4 легиста Шэнь Бухая; 5 Хуй Ши; 6 второго опосля Лао-цзы патриарха даосизма Чжуан Чжоу Чжуан-цзы, вв.

Приблизительно синхронная хотя, по неким догадкам, и наиболее поздняя, вплоть до рубежа н. Эти структурно подобные шестеричные построения, исходящие из идеи единства истины дао и обилия ее проявлений, стали основой для первой классификации главных философских учений как таких, а не просто их представителей, которую выполнил Сыма Тань 2 в. В этом произведении перечислены и охарактеризованы: 1 "школа темного и светлого [[мирообразующих начал]]" инь ян цзя , в западной литературе именуемая также "натурфилософской"; 2 "школа ученых" жу цзя , то есть конфуцианство; 3 "школа Мо [[Ди]]" мо цзя , то есть моизм; 4 "школа имен" мин цзя , в западной литературе именуемая также "номиналистской" и "диалектико-софистической"; 5 "школа законов" фа цзя , то есть легизм, и 6 "школа Пути и благодати" дао дэ цзя , то есть даосизм.

Наивысшей оценки удостоена крайняя школа, которая, подобно конфуцианству в классификациях из Сюнь-цзы и Чжуан-цзы, представлена тут как синтез основных плюсов всех других школ. Такую возможность делает сам принцип ее наименования - по принадлежности к кругу лиц определенной квалификации "ученым-интеллектуалам" , а не по приверженности определенному авторитету, как в "школе Мо [[Ди]]", либо определенным идеям, как это отражено в заглавиях всех других школ. Данная схема получила развитие в классификационно-библиографическом труде известного ученого Лю Синя 46 до н.

Классификация, во-1-х, выросла до 10 членов, к 6 имевшимся прибавились четыре новых: дипломатическая "школа вертикальных и горизонтальных [[политических союзов]]" цзун хэн цзя ; эклектико-энциклопедическая "свободная школа" цза цзя ; "аграрная школа" нун цзя и фольклорная "школа малых изъяснений" сяо шо цзя. Во-2-х, Лю Синь предложил теорию происхождения каждой из "десяти школ" ши цзя , обхватывающих "всех философов" чжу цзы.

Эта теория подразумевала, что в исходный период формирования традиционной китайской культуры, то есть в 1-ые века I тысячелетия до н. Вследствие упадка "пути настоящего государя" ван дао , то есть ослабления власти правящего дома Чжоу, вышло разрушение централизованной административной структуры, и ее представители, лишившись официального статуса, оказались принужденными вести личный образ жизни и обеспечивать собственное существование реализацией собственных познаний и умений уже в качестве учителей, наставников, проповедников.

В наступившую эру гос раздробленности боровшиеся за влияние на удельных властителей представители разных сфер некогда единой администрации образовали различные философские школы, само общее обозначение которых "цзя" свидетельствует о их личном нраве, ибо данный иероглиф имеет буквальное значение "семья". Оценив последнюю школу, носившую в большей степени фольклорный, ежели философский нрав и продуцировавшую "беллетристику" сяо шо как не заслуживающую внимания, создатели данной теории признали девять оставшихся школ "взаимно противоположными, но формирующими друг друга" сян фань эр сян чэн , то есть идущими к одной цели различными способами и опирающимися на общий идейный базис - 6 канонов.

Лю цзин, см. Из заключения следовало, что обилие философских школ представляет собой принужденное следствие распада общей гос системы, естественным образом устраняющееся при восстановлении такой и возвращении философской мысли в объединяющее и стандартизирующее конфуцианское русло.

Невзирая на отказ от рассмотрения "школы малых изъяснений", носящей в большей степени фольклорно-литературный отсюда другое значение "сяо шо" - "беллетристика" , ежели философский нрав, в И вэнь чжи неявно сохранена десятеричность набора философских школ, так как дальше в особый раздел выделена "военная школа" бин цзя , которая в согласовании с общей теорией представлена образованной выходцами из военного ведомства. Истоки данной десятичленной классификации выслеживаются в энциклопедических монументах вв.

В первом из их гл. II, 5, 7 приведен перечень "десяти выдающихся мужей Поднебесной": 1 Лао-цзы, "превозносящий уступчивость", 2 Конфуций, "превозносящий гуманность", 3 Мо Ди, "превозносящий умеренность", 4 Гуань Инь, "превозносящий чистоту", 5 Ле-цзы, "превозносящий пустоту", 6 Тянь Пянь, "превозносящий равенство", 7 Ян Чжу, "превозносящий эгоизм", 8 Сунь Бинь, "превозносящий силу", 9 Ван Ляо, "превозносящий предшествование", 10 Эр Лян, "превозносящий последование".

В этом наборе, кроме конфуцианства, моизма и разных разновидностей даосизма, 3-мя крайними позициями отражена "военная школа", корреспондирующая с текстом И вэнь чжи. В обобщающей содержание трактата заключительной й главе Хуайнань-цзы проведена мысль социально-исторической обусловленности появления философских школ, обрисованных в последующем порядке: 1 конфуцианство; 2 моизм; 3 учение Гуань-цзы вв. В начале данной для нас же главы выделено учение Лао-цзы и Чжуан-цзы, а во 2-й главе - Ян Чжу наряду с повторенными в классификационном квартете учениями Мо Ди, Шэнь Бухая и Шан Яна , что в целом образует десятичленный набор, соотносящийся с классификацией И вэнь чжи, в особенности специфичной маркировкой "школы вертикальных и горизонтальных [[политических союзов]]" и общей привязкой генезиса философских школ к историческим реалиям.

Сделанная в период формирования централизованной империи Хань, чье наименование стало этнонимом самого китайского народа, называющего себя "ханьцами", теория Лю Синя - Бань Гу в традиционной науке обрела статус классической. В предстоящем в течение всей истории Китая длилась ее разработка, особый вклад в которую внес Чжан Сюэчэн и Чжан Бинлинь В китайской философии 20 в. Конфуцианство сформировали ученые-интеллектуалы, моизм - рыцари, то есть странствующие воины и ремесленники, даосизм - отшельники и затворники, "школу имен" - риторы-полемисты, "школу темного и светлого [[мирообразующих начал]]" - оккультисты и нумерологи, легизм - политики и советники властителей.

Хотя опосля сотворения классификации Лю Синя - Бань Гу появлялись схемы с еще огромным количеством частей, в частности в официальной истории династии Суй Суй шу Книжка [[о династии]] Суй, 7 в. В этом наборе по продолжительности существования и степени развития сравнимым конфуцианству является даосизм.

Определивший его заглавие термин "дао" "путь" так же шире специфичности даосизма, как термин "жу" шире специфичности конфуцианства. Наиболее того, невзирая на наивысшую взаимную антиномичность этих идейных течений, и раннее конфуцианство, и потом неоконфуцианство могли называться "учением дао" дао цзяо, дао шу, дао сюэ , а приверженцы даосизма - врубаться в категорию жу.

Соответственно и термин "адепт дао" дао жэнь, дао ши применялся не лишь к даосам, но и к конфуцианцам, а также к буддистам и магам-алхимикам. С крайним обстоятельством связана серьезнейшая неувязка соотношения философско-теоретической и религиозно-практической ипостасей даосизма. Согласно традиционной конфуцианской версии, в конце 19 - начале 20 в. В историческом нюансе данный подход подразумевает, что сначало в вв.

В сути, эта модель подобна традиционному представлению о развитии конфуцианства, появившегося в вв. Наиболее широкий, чем фактически конфуцианство, идейный базис данной для нас системы составили доконфуцианские религиозные верования и мировоззренческие представления, которые конфуцианство включило в собственные концепции. В западной синологии 2-ой половины 20 в. В согласовании с данной теорией, пионером которой стал французский синолог А.

Масперо , даосизм представляет собой единое учение и его философская ипостась, выраженная до этого всего в классической триаде текстов Дао дэ цзин Канон Пути и благодати , Чжан-цзы [[Трактат]] Учителя Чжуана , Ле-цзы [[Трактат]] Учителя Ле , явилась теоретизирующей реакцией на соприкосновение с рационалистической конфуцианской культурой, локализовавшейся на Севере, в Срединных государствах.

Коренное отличие даосского мистико-индивидуалистического натурализма от этико-рационалистического социоцентризма всех других ведущих мировоззренческих систем в Китае периода формирования и расцвета "ста школ" вдохновляет неких профессионалов усиливать тезис о периферийном происхождении даосизма до утверждения о иноземном до этого всего индо-иранском влиянии, в согласовании с которым его Дао оказывается типичным аналогом Брахмана и даже Логоса.

Схожему взору конструктивно противоборствует точка зрения, согласно которой даосизм является выражением самого китайского духа, так как представляет собой более развитую форму государственной религии. Данной точки зрения держится ведущий русский исследователь даосизма Е. Торчинов, разделяющий историю его становления на последующие этапы.

Предстоящее развитие даосизма протекало основным образом в религиозном нюансе, в чем огромную стимулирующую роль играл буддизм как его основной "конкурент". Изначальный даосизм, представленный учениями Лао Даня, либо Лао-цзы обычная датировка жизни: ок. Ее существо было закреплено в новеньком содержании парных категорий "дао" и "дэ1", которые образовали одно из первых заглавий даосизма как "школы дао и дэ" дао дэ цзя и которым посвящен основной даосский трактат Дао дэ цзин.

Не считая того, противопоставлены др. Составить слова из букв "китайская философия". В наиболее широком смысле большим рогатым скотом считают и всех иных представителей рода Bos, то есть бантенга B. Следует отметить, что некие спецы включают в этот род еще южноамериканского бизона, евро зубра и азиатского буйвола, тогда как остальные разглядывают большой рогатый скот в узеньком смысле слова как два самостоятельных вида - безгорбый В. Отдельным видом нередко считается и вымерший одичавший предок большого рогатого скота - тур, либо первобытный бык B.

Большой рогатый скот В. Рога, присутствующие у обоих полов и никогда не сбрасываемые, традиционно посажены далековато друг от друга на черепе и растут основным образом в стороны. Бывают также особи и породы с наследственной комолостью безрогостью. У неполовозрелых животных 20 молочных зубов, у взрослых приблизительно к 34 мес - 32 неизменных зуба.

Верхних резцов и клыков нет: заместо их край челюсти покрыт фиброзной соединительной тканью и слоем твердого ороговевшего эпителия. Питаясь, животное захватывает травку губками и языком и отрывает ее, дергая головой, или перекусывает с помощью нижних передних зубов и твердой верхней десны, либо же употребляет сходу оба этих механизма. Отсутствие верхних передних резцов не дозволяет стравливать травку до уровня земли.

На конце хвоста, используемого частично для того, чтоб отгонять мух и остальных насекомых, находится кисточка из длинноватых волосков. Большой рогатый скот - жвачные животные с четырехкамерным желудком. Свежепроглоченный корм только слегка пережевывается, проглатывается и поступает в 1-ый отдел желудка, именуемый рубцом. Мое место было на конике, это лавка таковая вдоль печи.

Правда, когда приезжал тятя, меня оттуда выгоняли, поэтому что это его лежанка, хозяйская. Но лицезрели мы тятю изредка, извозом он тогда занимался, находил счастья на стороне. Неспокойный человек, чрезвычайно склонный к наживе, да непутевый — кидался от дела к делу, ни в одном не преуспевал. Лежу, бывало, на конике, сбоку прижаривает печным теплом, сверху греет шубняк, от него пахнет овчиной и конским позже, под головой — старенькые валенки. Сестра старшая, Евдокия, ладит пойло, от скотиньей стряпни валит мучным паром.

Маманя за прялкой. Умаялась деньком, пора ногам-то и волю отдать, а руки — они проворней. Подслюнивает пальцы, тянет нить, иной рукою запускает веретено, чтобы оно бойчей вертелось, надето кольцо-пряслице из ломтя сырой картошки. На полатях братья — Семен, Федор, Алексей, все меня годами побольше. В карты режутся, в подкидного. А Сашура с махонькой Нюркой возятся на полу. Горит светец, всаженный в полено, сосновая лучина теплится ровно, с неплохим духом и практически без дыму, в корытце с водой сваливаются угольки, шипят, как будто кот.

Маманя тихая, умрет, молвят, скоро. Вот бы, когда помрет, ее положили в церкви. Когда барин преставился, там воняло кое-чем сладким, прогуливался батюшка в золотой одежке, махал беспрестанно блестящей штукой, пел толсто, приятно. И кругом свечи огоньками трепыхались, народу много. Отлично бы, когда мамка, тоже так… Днем огарыши Сашура и Нюрка останутся в избе, другие братья и сестры пойдут в школу, Семен — он основной без тяти в дому — примется за хозяйство, а мне приволье, до ученья еще не дотянул, работать не заставляют… На дворе встретит пес Кусай, для чужих набросливый, к своим же ласковый, угощу мякишем, он сглотнет не жуя.

В клети хоронится ледянка — лавка о четыре ноги, помазана коровьим навозом и облита водой, поблескивает. У соседей таковой нету ледянки, мне Сенька сотворил, все завидуют. Веет шаткий, переменчивый ветерок, к непогодью, и может забусить дождичок, поэтому что скоро весна.

За банькой, паркой, без гнилья — у нас постройки добрые — вытоптана к проруби тропка, сажусь на ледянку, отталкиваюсь чунями, несет вниз, к Черехе, практически незаметной под снеговым наметом. Рядом бежит и гавкает веселехонький Кусай. Череха по селу тянется небойко, она переходчивая у нас, без водокрутов, в летнюю пору так и мне до коленок лишь. Рыба в ней — мелкота, но в ямах на луговине, залитых с весны, к июню вырастают долгие белопузые щурята, ловим портками, взбаламучивая стоялую воду… Тяну ледянку обратно, скатываюсь еще и еще, но прискучило, иду к соседским — авось наладимся подраться.

Могут прочно там отбутылить, но я не рева, за себя постою. Мне 6-ой год, не небольшой. Даже считать умею — до 10. Лишь вот глаза у меня слабенькие, слыхать. А я грамоте обучаться желаю. И еще желаю посмотреть на всякие городка и на различных людей. Здешних, деревенских, знаю всех. Калила тот год страшенная жара, горели болота, повыжгло травку, ржи скосили сам-второй — и всегда-то брали еле-еле сам-третий, — и, чуть засыпав скудные закрома, батя сказал: к весне изнагишаемся и мукой с картошкой подобьемся, нужно счастье-талан находить на стороне.

Почти все мужчины подались в отход — кто в Псков, а кто и подалее, в Питер, ужасный, каменный и обеспеченный, там средства чуток не каждый кует, была бы охота. Распорядился тятя заполошно, дуриком: продал сходу дом, скотину — над 3-мя жеребцами слезьми весь изошел, правда выпив загодя, — и выговорил у новейшего обладателя, чтобы мы пока остались в избе до Покрова, забрал девятнадцатилетнего Семку, отбыли они в Питер.

С ними увязался далекий родич, Тимофей, лет ему было поболе 20. Мы еще все жданки не издержали, как вышло письмо, чтоб ехать в Питер чугункой, а до Порхова доставит нас теперешний владелец избы. Ехать 30 верст. Выбрались на зорьке, о две подводы. Горели еще болота, никак не уймутся, темные лежали поля, молотил дождь-листобой, и трещиноватая земля голодно воспринимала воду. Гнедко и Буланка, наши бывшие, тянули в силу, не оскальзывались.

И Кусая мы оставили там, в Славковичах. Прибыли в Порхов к сумеркам. Я дивился, что некие улицы настелены камнем и домов много каменных. И торговля чуток не в каждом — где рыба нарисована, где коровья голова, где баранки. А мне чугунку не терпелось увидать. Там, где чугунка, именовалось «станция», по-другому «вокзал», объяснил владелец избы нашей, мужчина опытный и прихвастливый. Этот вот помост древесный — баркадер.

Колокол стукнет, — означает, отправление поезду, именуется он почему-либо « максимка ». В красноватой шапке вон прогуливается человек — ему поклониться нужно, когда подойдет, а то произнесет вот в тоё окошко, и карту на чугунку не дадут — непонятно, что это за карта.

На столбах запалили фонари, горели голубым, воняли. Долгие-долгие железины- рельсы поблескивали, конца не видать им. Кое-где загудело, владелец сказал: дескать, поезд прибывает. Сделалось страшно, я ткнулся в мамкину юбку, и здесь что-то мягкое, тяжелое, горячее стукнуло сзаду, я закричал.

Мать сказала: «Дурачок, погляди, кто объявился». Я открыл зареванные глаза: да ведь это Кусай, болтается обрывышек цепи, как исхитрился ее споловинить. Кусай прыгал, норовил с каждым поцеловаться. А мне ваш пес паршивый не нужон, если служить дому не желает. Продам счас вашего Кабыздоха за двугривенный, пряников куплю вам». А владелец ухватил за цепной обрывышек, поволок, и Кусай упирался, выл. Мамка зазевалась, Нюрку подкармливала, я побежал следом за владельцем, хоронясь посреди людей, чтобы владелец узреть не мог.

За темным сараем, куда достигали блики фонарей, владелец, припасливый, достал из кармашка веревку, сладил петлю. Я затаился в сторонке, было страшно, я, но, на владельца кинуться не смел. А Кусай вилял сейчас хвостом, норовил владельца лизнуть и подвывал, опосля же утих. И через полминуты болтался, дергал 4-мя лапами, растягивал их, как будто старался достать до земли. А позже затих, и язык у него вывалился… Я кинулся прочь — вдруг догонит владелец, вдруг и меня так вздернет, чтоб никому не поведал про его злодейство… Мамка подзатыльник отдала, хоть я и произнес, что бегал «до ветру», я упрятался за узлы и боялся рыдать.

Возвратился владелец, принес не пряников, а баранок на мочалке, баранки были теплые, сроду таковых не пробовал, тятенька мерзлые привозил. Но я этих отведывать не стану… «Ты, Евдокея, — произнес владелец, — двугривенный мне давай, никто вашего Кабыздоха за средства не купил, даром всучил я его, скажи спасибо. А за гостинец — двугривенный». И мамка ему дала покорно, я желал кричать: не смей, дескать, не смей, но не отважился.

Здесь заревело что-то и стали надвигаться два огневых глаза, делались ярче и больше, застучало железом о железо и запахло, как в кузне. Он, паровоз , проехался мимо, темный, выше избы, и труба темная поставлена в темное тулово, и колеса куда выше, чем у тележки, но тоже со спицами, из-под колес бил белоснежный пар, как будто в бане, когда поддадут водой на каменку, пар с стальным запахом тоже. И вагоны катились зеленоватые, похожие на избенки, но длинноватые, катили медленней и медленней, наверно, паровоз притомился тащить эту вереницу.

Затумашились кругом, полезли по лесенкам. Вагон длиннющий, лавки поперек, слажены из узеньких досточек, а над лавками полати махонькие, одному человеку лежать. И столы меж скамеек такие, что горшок поставить, а миски — никак. И фонари горели не шибче лучины. Трясло сильно, паровоз ревел, как бык, за окошками мрачно. Я затаился в уголке и рыдал — не в глас, не для мамки, чтобы пожалела, — для себя рыдал.

За что удавили Кусая, он ведь с нами желал, он хороший, и как это мамка двугривенный дала, выходит, за то и дала, что владелец Кусая убил. Никого удавливать не нужно, и лягух не годится о стену шывыркать, как мы шывыркали, и тараканов морить не след, никто помирать не должен, и мамка пускай не помирает, хоть бы и в церкви.

Пускай все живут постоянно, пускай даже владелец злой живет, не желаю, чтоб живые не жили. И еще я не желаю в Питер, огромаднейший город, где народу, говорил тятя, больше, чем деревьев в лесу, где все дома каменные. И где, как разъяснял владелец, совсем нет собак. Древесные дома тоже, их больше, чем каменных. Ведали, что в самом-то городке, в Адмиралтейской части в особенности, там дворцы да храмы, там краса неописуемая, но лишь для господ, нашему брату ходу туда нет. Чрезвычайно мне хотелось заглянуть хоть глазком, да как?

Обитали мы как будто и в Петербурге и как будто бы не в нем. Наша местность называлась Нарвской заставой, а улица совсем уж длинно и диковинно: Старо-Петергофское шоссе. Вот в Славковичах улицы не звали никак, и оно понятно, поэтому что имена бывают у людей, у жеребцов, скотин, собак и кошек, а вот свиней и овечек не кличут именованием, и у домов имен тоже нету, избу обозначают, как владельца, чья она.

А тут все по-иному. Вот мы на «Питерском саше », так выговаривал батя. А сверни за угол — и выходит, вроде ты и не тут, поэтому что улица иная, прозванье другое, и не знаешь, может, и сам ты уже не Васька Шелгунов, а кто-то иной. И чуток не всякий дом с прозвищем: «Трактир», «Бакалейные товары», «Колониальные товары», «Гробы», «Портерная»… Это мне читал Сенька и втолковывал, что к чему. Сенька стал на себя непохожий: в картузе с лаковым козырьком, в спинжаке, в брюках, затолканных под голенища, курил папироски, поплевывал на землю.

Хвастал, что с каждой получки утаивает полтинник, купит гармошку. Получку давали ему па чугунолитейном заводе Петрова. Пробовал Сенька и про чугун обсказать, я не сообразил. Чугунок — это я знал, а чугун что? Худо я в питерской жизни разбирался. Жили мы вроде как и в деревне и совсем не так. Сейчас была не изба — квартера , две комнаты. В одной спали — предки на кровати, мы вповалку. И Тимофей с нами жил. Во 2-ой завел тятя мастерскую. Да, уж был отец по нраву незапятнанный кулак, скупой, да лишь больно шебутной: за одно, за другое хватался, нигде не ладилось.

Я, толковал, сам для себя владелец, в ноги никому не поклонюсь, в жизни оно главнеющее — голову не гнуть. И вас никого в завод не пущу, вон Сенька отбился от рук, и хрен с ним, пущай хребет разламывает, а мы сами для себя останемся баре. Мамка не супротивничала, хворала она, тихонькая была, посиживала в уголке, то шила нам, то латала, то картошку чистила. Сестренки обучаться не прогуливались, батя не повелел. Всем хозяйством правила Дуся, мы же у тяти вроде работников.

Он вот что удумал: швабры делать. Лексей с Федькой на дворе щепали доски, выстругивали палки. Сеструхи трепали рогожи на мочальные полосы. Я эти полосы складывал одну к одной, впродоль. А вязал швабры сам батя. От рогож отлично пахло, как в деревне. Я Славковичи помнил, избу пашу, баньку и темного Кусая. И как его удавил владелец. А опосля забывать стал. Лишь вот Кусая запамятовать нереально, поэтому что с того дяя во мне как бы сломалось некоторое, ввысь тормашками перевернулось, я понял несправедливость и жестокость, хотя этого и тут хватало, еще посильней, чем в селе у нас.

К примеру. Жил по соседству мастеровой, не старенькый, вроде Сеньки, но сам по для себя, сирота, что ли. Пил нередко. Мне как-то говорит: «Ну, Васька, семишник заработать хошь? Еще бы не желать, я средств ни разу не зарабатывал, а на семишник продавали два грешневика с постным маслом. Да есть, говорит, сколько надобно. И сгреб меня за волосья, драть стал, приговаривать: чичер-ячер и всякое непотребное.

Я еле убег. А то привезли нам полну тележку рогожных кулей, тятя с возчиком расчет сделал, стал опосля кули развязывать, глянь, а под неплохим продуктом гнилье. Батя напился, всем затрещин понасовал, как будто мы виноватые. Либо Сенька заявился — изо рта сивухой несет. Отец был тверезый, сходу же учуял. А Сенька просит: «Тятя, не трожь, виноватый я, с получки целковый выдали, остальное в штраф, а за что, и сам не ведаю, вот я и пропил с горя».

Тятя ругался, но Сеньку не тронул. Еще слышу, Дуся мамане жалуется, мол, конторщик один звал полы мыть, сулил полтинник, а нежели в другом не откажешь, так — два рубля. Про другое я осознавал, каких дискуссий не понаслышался. Плохо жилось в Питере, а, правильней огласить, не в Питере — за Нарвской заставой. Город я не видал, он был вроде далеко-далеко, за тысячи верст. Меня в школу снарядили, маманя сильно перед тятей за меня билась.

Но обучался всего полгода: со швабрами отец совсем в трубу вылетел. Всё, объявил батя, пошутковали, прикрываем лавочку, плетью обуха не перешибешь, всех вас в рабство продам, за море-окиян… Батя хоть и не сильно грамотный, а в Питере всяких понятий да слов понабрался. Определились: Дуся, Сашура и Федька — на резиновую мануфактуру «Треугольник», Алексей — в завод, где корабли строят, меня — к Сеньке, в чугунолитейный.

Дома из ребят Нюрка осталась. Да маманя, хворая совсем, не вставала. И батя дома посиживал, вроде за мамкой приглядывал и работу находил. Было мне тогда девять лет. Под самый конец 70 седьмого схоронили маманю. Лежала не в церкви, а дома, на столе, махонькая, белоснежная, и две лишь свечечки горели в изголовье.

Шли соседи, шли незнакомые — погибель, я сообразил опосля, была как и развлечение, поэтому что пустая жизнь тянулась, каторжная, без смысла и малого просвета. Отбыл смену, возвратился, повалился на пол либо общие нары, где перепутались и свои и чужие, отмучился в томном сне недлинные часы и снова поначалу.

А с получки — в кабак, пиво пополам с водкой, мордобой, полицейский участок, а то женин плач и перепуганные ребятишки, и голова наутро как бревно, и так день за деньком, месяц за месяцем, год за годом. А в чугунолитейном заводе Петрова мне досталось быть совсем не много. Я навивальщиком трубок работал, прямо как в преисподней, жар, дышать нечем, в груди стеснение.

В один прекрасный момент прихватило — грохнулся, где стоял. Окатили водой, еле очухался. В околотке лекарь говорит: «Парень, ты отсюда уходи, не то ослепнешь, глаза у тебя никудышные». Я папеньке обсказал, он, опьяненный, излаял: «Так и этак, не дозволю посиживать на моей шейке, не металлический я, не в заводе вашем делан… Поезжай тогда в Славковичи, к дяде собственному, там и прокормиться легче, и глаза, может, поправишь на свободном воздухе».

Я осознавал, что нет дела ему до моего здоровья, просто сбагрить желает. Но у дяди оказалось отлично. Он занимался маленькой торговлишкой, я помогал, ездил с двоюродным братаном на лошадке по деревням, в тележке — платки, бусы, керосин, свечи, селедка в бочонке, ну, там еще соль, спички, свистульки. Дядя был нами доволен, выручку привозили исправно, а за какое время управляемся — наша забота. Случалось — распряжем лошаденку, полежим в тенечке, поедим селедки всласть, запьем родничковой, даже поспим другой раз.

Но свободному житью скоро пришел конец — не плохое долго не удерживается, скоро я узнал: если для тебя уж больно славно, ожидай, означает, худа. Тятя надумал за мозг взяться — перед иконой крестился, на маминой могилке божился. Понабрал средств в долг, решил за торговлишку приняться, — наверно, пример брата не давал покою.

Но тот с разумом дело вел и трезво, а наш батя — куда ему….. Подался он почему-либо в город Полуостров, от Пскова неподалеку, там купил харчевню и меня стребовал к для себя. Харчевня — при дороге, на бойком месте, сначала ничего было, наладилось, кормили сытно и дешево, готовила кухарка, я подавал, бегал, куда отправлют гости, приборкой занимался.

Но, понятное дело, при своей-то безалаберной натуре батя с торговлей не управился. И поехали мы обратно в столицу. Было это в весеннюю пору года. В 6 часов 20 минут полудня в Зимнем дворце произошел взрыв. Как выяснилось потом, террористический акт против Александра II подготовил член партии «Народная воля» столяр Степан Халтурин.

Правитель и члены его семьи не пострадали. Халтурин был арестован два года спустя по другому делу — убийство одесского прокурора Стрельникова — и казнен. Вышел единственный номер первой в стране пролетарской газеты «Рабочая заря»; издатель — сделанный в декабре года «Северный альянс российских рабочих», его возглавляли Степан Халтурин и Виктор Обнорский потом приговорен к 10 годам каторги. Муромцев, либеральный доктор. Вот уже год я служил в типографии «Петербургской газеты».

Владелец — издатель и редактор — был Худеков Сергей Николаевич, грамотный чрезвычайно, даже, слыхать, пиесы для театра придумывал, про жизнь обычного народа. Владельца уважали, он с нами по-людски. А я особо Сергею Николаевичу поклонялся; приняли меня учеником, на хозяйские харчи и одежку, да положили три целковых в месяц. Батя согласился, произнес, что переплетное ремесло — гоже. Если, не приведи господь, ослепнешь, так и на ощупь справишься.

А барин, видать, хороший, обещал прибавку сделать к жалованью, нежели постараешься. Старался, из кожи лез. В переплетной мне пришлось по душе. Профессионалы над учениками насмешек не строили, про затрещины и слуху нет, типографские рабочие числились меж иных самыми культурными , слово это я тут услыхал. Ну, понятное дело, в лавочку посылали, за селедкой, за папиросами, случалось, и за полуштофом. Но выпивали не достаточно, да и то опосля работы, поэтому что ведь типография не чугунолитейный завод, тут нужно соображать головой.

Нет, жаловаться не на что. Еще в наборном — там похуже, дышат свинцовой пылью. А у нас в переплетной — благодать. Клеем, правда, воняет, сначала голова побаливала, но привык. Переплетное дело хитрое, им с кондачка не справиться, мастер мне втолковывал, — ежели не хочешь всю жизнь дуриком, на побегушках, так поусердствуй, я человека из тебя сделаю… А меня и уговаривать не требовалось.

Нежели посмотреть на переплет — ничего вроде мудреного, две картонки, обклеены бумагой, обтянуты коленкором либо, случалось, и кожей. А на самом деле куда не просто! Приносят из печатни листы. Их сначала нужно сфальцевать в тетрадки. Перегибы загладить фальцбейном , костяным ножом тяжело сначала давались германские слова, их почему-либо много в переплетном деле.

Позже складываешь тетрадки стопой, пробиваешь молотком, выровняешь — и в обрезной пресс. На корешке пилой прорези сделаешь, уширишь рашпилем, в желобки протянешь фицбунд , то есть шнурок. Готовишь форзац , двойной лист меж титулом и переплетом, перегнешь его, приклеиваешь слизуру , полоску из коленкора, к ней будет крепиться крышка переплета. Сшиваешь блок крепкими нитками, промажешь корешок клеем, обровняешь на резаке- губеле , закруглишь корешок, опять клеем и зажимаешь блок в прессе на полсуток.

А когда высохнет, приклеиваешь к фицбунду и слизуре крышки. Вроде основное и изготовлено. Ан нет. Самое-то увлекательное и прекрасное впереди. Обрежешь сторонки по форме и начинаешь украшать. Нужно сторонки покрыть бумагой под мрамор, коленкором, кожей. Тиснение сделать, позолотить обрез либо тоже под мрамор его — каучуковым валиком, иной метод — щеткой, внабрызг. А еще того лучше, когда древняя книжка попадает, растрепанная, рзаная, каждый листок по отдельности. Возни много, зато и радости!

Была неряха-замарашка, сделалась кросотка, из рук выпускать жалко… Всю премудрость за год я победил, мастер хвалил при всех и доложил владельцу, тот отдал приказ с масленицы положить аж двенадцать рублей, а одежка и харчи остались. Вон как махнул Васька! И отправь у меня мечты. Ежели так будут каждый год добавлять, богатеем заделаюсь, сначала мастером, позже старшим приказчиком в конторе, а опосля компаньоном стану, а то и сам приобрету всю типографию. Вот он я: в золотых очках, как Худеков Сергей Николаевич, и золотая цепка из жилета, на рысаках раскатывать стану, таковая меня ожидает судьба!

Правда, пока что средств в глаза не видывал, батя забирал, но с первой большой получки, перед масленицей, он пожаловал мне цельную трешницу и дозволил на себя издержать, как желаю. Я бате — шкалик, сестренкам подарки по малости, оставил два целковых и масленицу отпраздновал — ух ты!

На Сенной площади с горок покатался, глядел на фокусников и уродцев в балаганах, объедался блинами аж с икрой отведал! Три дня пузом мучился опосля. А домой приехал не конкой, а — барин барином! Приглянулась мне таковая распрекрасная жизнь и я твердо постановил: стану богатеем, в лепешку расшибусь, а стану!

С таковой целью — денежки счет любят! Я и до этого почитывал, когда с братаном по деревням торговали, у нас и книги водились на продажу. Книги нравились, наименования и те заковыристые, прекрасные, не как в нашей жизни: «История о храбром рыцаре Францыле Венциане и о прелестной царице Ренцывене», «Браво, либо Венецианский бандит», «Повесть о приключении Британского Милорда Георга и о бранденбургской маркграфине Фридерике Луизе с присовокуплением к оной Истории бывшего турецкого визиря Марцимириса и сардинской царицы Терезии», «Прекрасная магометанка, умирающая на гробе собственного мужа», «Гуак, либо Непреоборимая верность»… И российские книги попадались подобного рода: «Сказка о Марье Маревне, Кипрской царевне, и Иванушке-дурачке, Российском мужичке», «Еруслан Лазаревич» и еще такое же.

Я и наименования вот запомнил. Несколько штук забрал, вслух дома читал, даже батя слушал, когда не прочно выпивши, одобрял написанное. И в мастерской такие книги случались, но мастер их для работы брал не учтиво, как постоянно, — швырял издали, кричал: на, дескать, Васятка, сделай это самое… И добавлял словечко. Я дулся за возлюбленные книги, но раз спросил, почему он книжки таковым словом обзывает. Заглавие показалось скучным: «Жизнеописание Миши Васильевича Ломоносова».

Взялся с неохотой, а опосля оторваться пе мог. Вот чудо-то, а не человек! Грамоте самоуком дошел, чуток не в 20 лет пешком в Москву отправился, чтоб познания получить, а через 5 годков — за границей и на весь-то мир скоро прославился… Стал я у профессионалы спрашивать, что бы мне такового еще, он Кольцова отдал и Некрасова. Глянул — стишки. А я стишков и не лицезрел печатных, задумывался — складно лишь песни составляют. В книге у Кольцова и правда вроде песен оказалось, а вот у Некрасова хоть на песни похоже, да что-то иное… С Некрасова сочинениями приключилась нескладица.

Принес домой, мастер, дозволил, а здесь тятя, на грех, объявился. Перевернул он лист, иной и оглашает: «Тошен свет, когда правды нет, жизнь тошна, боль сильна…» Сначала задумался, даже слезу пустил. Далее почитал: «Нет у бедного гроша медного…» Верно, говорит, умнеющий человек составил. А позже как вызверится: «Ты, сучий отпрыск, в тюрьму захотел? Чтобы сей же час — в печку! А правда — она штука хитрецкая, за нее все вроде готовы на кулачки пойти, пока самому та правда поперек шейки не окажется.

Запрещенная книжка, жги сей минут! И задумался: может, батя и правильно произнес, что не всякую правду вслух говорить надо? И что это запрещенная книга? Нежели написана, почему запрещенная? С мастером потолковать не отважился. Не много я еще осознавал, но что ни день, то узнавал новое. И возник у меня энтузиазм прямо-таки ко всему на свете, про людей, кто рядышком, и про остальные страны и народы хотелось конкретно разузнать. И ночевать оставался в мастерской, чтоб почитать без докуки, лежа на кипе несфальцованных листов.

А по воскресеньям норовил из дому сбежать, Питер поглядеть. Влезал в паровичок, ехал в Адмиралтейскую, в Казанскую часть. Повидал и Невский, и Дворцовую площадь, н монумент Петру Великому, в Исаакиовском соборе службу стоял. Разве мне присниться могло, что есть на свете такая красота! А больше всего перед Зимним дворцом обожал бывать. Сначала боялся — прогонят, вона сколько городовых! Не гнали, лишь близко не подпускали к воротам и дверям и останавливаться не позволяли, а так гуляй, сколько хочешь.

Я все думал: может, сударя увижу? Вот ворота отворятся, и в золотой карете, сотка лошадок в упряжке, является сам царь-батюшка. Нет, не довелось узреть, жалко… А что, ежели сейчас попытать счастья? Видали же остальные люди, не по воздуху летает, по земле ходит-ездит, как все… А денек сейчас выдался! 1-ое марта, весна прямо. С крыш течет, вороны орут на мокром снегу, темные, снег же прямо золотой, и небо голубое, дымом не прокопченное, изредка такое небо в Питере узреешь, все больше пасмурь, дождь, ветер.

Отлично мне было, даже стих составить охота сделалось, да я не умел стихи составлять. Не видать пожара, никого не грабили, никто не орал «караул», не дрался, разве что опьяненные около кабака, но это дело обычное, не в диковинку. А от паровичка бежали, размахивали руками, вопили непонятное. И но хмельные, видать, и не догоняют никого.

Я кинулся навстречу, еще издали услыхал: «Убн-и-ли! Уби… ря-я… би…» Уничтожили кого-либо. И такое случалось. Лишь почему орут настолько сильно? И народу больно много?.. Со мной поравнялась дама, пальтецо нараспашку, волосы по ветру, посмотрела белоснежными, вот-вот выскочат, очами я произнесла вдруг тихонько, как будто бы тайком: « Царя уничтожили ». Вот что произнесла. По догоняли остальные, и все орали одно, орали дамы, фабричные мужчины, студент некий, орал извозчик, он стегал кобылешку, гнал порожняком по разбитой мостовой, шапка упала, а я стоял посередке улицы столбом, люди бежали со всех сторон и кричали вразноголосье: царя уничтожили, государя-батюшку, антихристы, насмерть уничтожили, в куски порвало, шкубенты это, нет, нигилисты да не ври, жиды ого порешили, слыхать, Зимний-то дворец разнесло весь, а-ах ты, господи, твоя воля, да что ж это… Скакали откуда-то фараоны , никогда их столько тут не бывало, размахивали шашками-« селедками », p-p-разойдись, разой-дись-сь, кому сказано, стукнули кого-либо «селедкой» плашмя, заталкивали в двери, из лавок, из кабаков для чего-то выгоняли, на улицу выскакивали торговцы, сидельцы, кабатчики, половые, затворяли ставни, лязгали засовами, около меня очутился городовой, высоченный, толстущий, усы лезут в распахнутый рот.

Отец на койке валялся, курил. Дуся охнула, спустилась на пол, для чего-то придерживая животик, — она т яжелая , а супруга в бойцы забрили. Остальные братья и сестры посмотрели как на тронутого, а пятигодовалая Нюрка вдруг заревела и пустила на пол лужицу. Батя же дунул махорочным дымом, повел судачьими очами, сказал: «Че бавлашь, уничтожили, дак уничтожили, 1-го ухайдакали, иной будет». Я был как громом пораженный, что это батя, с мозга что ли сошел.

А он повелел за водкой сбегать, дескать, за упокой души. Никак его не осознать. Сбегал, принес. Вышел на зады, там на старенькых бревнах мужчины растрачивали время в дискуссиях. Сейчас, понятно, про единственное толковали. Говорили различное, с опаской, но больше сводилось к тому, что кончили Его баре, никак не смирятся, ведь сударь крестьянам волю пожаловал и землю у господ отнял. Еще снова нигилистов каких-либо поминали, а еще жидов — тем больше всех нужно, Россию к своим рукам прибрать, собственного царя поставить.

Хохот сейчас огласить, мне скоро четырнадцать обязано было ударить, а разумом в кое-чем был как малый ребенок. Оно и понятно, в деревне рос, а тут, в Питере, еще разума не успел набраться, представления были у меня, можно огласить, детские. Они, жиды и нигилисты, виделись мне горбатые все, рога торчат, копыта постукивают, не то черти, не то анчутки, всех бы своими руками передавил, погань такую.

А убиенный сударь, представлял я, большущий, прекрасный, он прогуливался в золотой одежке, уж ежели у нас в Славковичах поп и тот в золоте, государь-то и подавно. И все у него золотое — кареты, столы, табуретки, лавки, щи хлебал золотой ложкой из таковых же мисок, и ухваты да кочерги во дворце, поди, незапятнанного золота, им же и царята козны заливают, когда в бабки играются… А крестьянам сударь, понятно, волю дал… Подступали новейшие люди, ведали, кто что слыхал.

Как будто ехал сударь по Екатерининскому каналу, люд собрался поклониться, и он всем в пояс кланялся, а здесь выскочил некий, сам темный, нос крючком, росту аршина в четыре, да как жахнул бонбой. А бонба-то, ровно пузырь надутый, взлетела наверх, покружила да свалилась, его же, убивца, и поразила. Тогда иной, косматый, в шерсти, на коленях к царю-батюшке подполз, просил ручку пожаловать, а когда сударь благословлял, кинжалом батюшку поразил в самое сердечко.

Чрезвычайно мне было царя жаль. Поди, в золотой гроб положат? Он пал от святотатственной руки убийц, не один раз покушавшихся на Его драгоценную жизнь. Они посягали на сию настолько драгоценную жизнь, поэтому что в ней лицезрели цитадель и залог величия Рф и благоденствия Российского народа.

Я читал и сначала не понял: начертано «Александр», как же так, ведь его убили? Позже смекнул: Александр 3-ий, означает, отпрыск. По почему далее сказано: «Господу Богу угодно было отозвать к Себе»? Так уничтожили сударя либо бог отозвал? И почему велено всем придворным явиться для поздравления?

Когда человек помирает, рыдают, а не поздравляют… Пошел к мастеру, тот: опосля работы потолкуем, останься. Про то, что бог отозвал и насчет поздравлений, мол, — это новейшего поздравляют со вступлением на престол, он объяснил, а опосля я спрашиваю: «Так за что же сударя уничтожили и кто это нигилисты? Не усвою, отчего и почему я взял этот нумер «Правительственного вестника», разрезал на колонки, расклеил, сделал переплет… Что-то мне чудилось тайное в манифесте, не в нем самом, а в том, что за манифестом крылось, разъяснить я для себя не мог.

Лишь я переплетенвые странички запрятал. И не напрасно ли? Через день к нам нагрянули в мастерскую жандармы. Ввысь дном все перевернули, что находили — невдомек. Всякую книгу перетрясли, у других непросохшие крышки отлетали, начинай сызнова. У меня прямо из-под пресса вытащили журнальчик «Слово», сунули в мешок. Снова запрещенная, как и батя говорил. Снова невдомек: нежели книжка написанная, как можно запретить?

Но через месяц узнал: журнальчик этот и в самом деле закрыли. А 31 марта напечатали в газетах — сейчас я газеты каждый день читал, — что тех, кто убил сударя, приговорили к погибели через повешение. И мигом стало понятно по городку, что на казнь всех допустят желающих. Общественная будет казнь.

В Петербурге, в Летнем саду, студент Столичного института дворянин Дмитрий Каракозов, родившийся в году, сделал плохой выстрел в Александра II. Это было 1-ое политическое покушение в Рф. 1-ое из почти всех покушение на «государя-освободителя». Специально учрежденный Верховный уголовный трибунал заседал всего один день и приговорил Каракозова к смертной экзекуции через повешение.

Приговор был вынесен 31 августа, а третьего сентября на Смоленском поле казнь над Каракозовым совершилась. Он был так намучен пытками, что очевидцы утверждали даже: в петлю сунули не живого человека, а труп. Министр юстиции вспоминал: «Какое ангельское выражение было на лице сударя, когда он произнес, что он издавна простил его, как христианин, но, как сударь, простить себя не считает вправе».

В действиях террористов — предшественников «Народной воли» — получили смертные приговоры 29 человек, невиданное в Рф количество. Приведено в выполнение 18 приговоров. В канун позорного юбилея , пятнадцатилетия экзекуции над Каракозовым, подвергнуты удушению на том же Семеновском плацу славной столицы страны Русского цареубийцы: Андрей Шелябов, отпрыск крепостного, неполных 30 лет от роду его Ленин поставит в ряд с таковыми выдающимися революционерами, как Робеспьер и Гарибальди ; Николай Кибальчич, отпрыск священника, один из первых, кто разработал проект реактивного летательного аппарата, кто наверное стал бы выдающимся, быть может, умнейшим ученым; Софья Перовская, дочь статского генерала, большого чиновника; Николай Рысаков, мещанин, несовершеннолетний и поэтому не подлежавший смертной казни; на следствии он струсил, выдал товарищей, но так и не «заработал» помилования; Тимофей Михайлов, крестьянин, малограмотный, не сумевший даже постоять за себя в суде; вообщем, ежели бы и постоял, вряд ли бы облегчил для себя участь — она была предрешена.

Конкретный исполнитель приговора народовольцев — Игнатий Гриневицкий от взрыва его бомбы Александр П и получил смертельную рану избежал виселицы, ибо тем же метательным снарядом был искромсан, погиб через несколько часов опосля покушения, даже не назвав собственного имени, оно стало понятно позже. Приговоренная к погибели Геся Гельфман, объявив, что беременна, получила отсрочку от виселицы, погибла в тюрьме при неописуемых муках и унижениях; ребенок ее исчез бесследно.

Нужно при этом отметить, что Перовская была первой в Рф дамой, лишенной жизни по политическому процессу. И казнь 3 апреля года была крайней общественной экзекуцией. С тех пор политических вешали, расстреливали тайно: царизм боялся демонстраций. Но репрессии продолжались. Казнены 17 человек, приговорены в каторжные работы. Пробивался к Семеновскому плацу, что около Царскосельского вокзала, там была назначена казнь.

Я проталкивался сначала вдоль Лиговки, вынесло на Звенигородскую, где народу совсем невпротык, но я худой да верткий, ввинчивался меж боков, нырял под ноги. Боялся, что не попаду куда нужно, но все-же указывали дорогу, хотя все были нервически возбуждены.

Слыхать было, что вывезут их со Шпалерной, из Дома подготовительного заключения, в восемь, путь пройдет по Литейному, Загородному. Вот-вот покажутся, на данный момент без четверти девять, произнесли. Меня вынесло на угол Звенигородской и Пригородного, как раз когда процессия следовала мимо. Две колесницы, высота невиданная: головы осужденных поднимались чуток не вровень с окошками вторых этажей. Прикручены к сиденьям широкими ремнями.

На груди каждого болтались темные доски с белоснежными буквами: цареубийца. Посреди пятерых — дама, означает, правильно писали в газетах, я задумывался и почти все, что, дескать, ошибка вышла в газетах-то. Мужики- убийцы в сероватых, с закрытым воротом куртках, в таковых же арестантских брюках и в круглых, блином, шапках, а дама — в полосатом, как тюфяк, платьице, с непокрытой головой.

Не лето, озябла, наверно, пошевелил мозгами я и застыдился, что пожалел муниципальную преступницу, и еще пошевелил мозгами, что ей ведь все равно, мерзнет, не мерзнет, вздернут через несколько минут. За тележками двигались открытые кареты с попами, кажется, попов тоже пятеро, все в черном и с крестами в руках. И, батюшки-светы, помыслить лишь, охраны-то нагнали, как будто не полдесятка связанных по рукам-ногам, прикрученных ремнями к лавкам везут, а целую тыщу вооруженных разбойников!

И пешие бойцы — штыки наперевес, и конные с шашками наголо, и жандармы в голубых мундирах… Тишь таковая, что слыхать, как тележки и кареты стучат колесами, да что про стук — дальше кашель доносился с первой тележки. Там посиживал в одиночестве юный, сам белый-белый, и голову понурил, а иной, бородатый, прямо на людей глядел, но совестился. Я протиснулся к бойцам, что рядами выстроились вдоль тротуара, увидел убийц близко-близко, и почудилось, как будто дама в полосатом платьице посмотрела на меня, а глаза печальные и добрые, как у маменьки, когда помирала.

Почему-либо я кинулся прочь, но масса повернула тоже, понесло вкупе со всеми, я заторопился, шнырял снова меж ног, намяли бока, оттоптали, отдавили всего. Не знаю, для чего, почему, но мне непременно было нужно узреть. Узреть и осознать что-то, а что — и сам не знал. Открылся большой, как деревенское поле, плац. Показывался прекрасный вокзал, гудел паровоз. Тянулись сзади казармы Семеновского полка, приземистые, о два этажа, справа и слева низкие каменные дома, а прямо передо мной высоко поднималось это.

Я боялся даже на уровне мыслей это сооружение именовать реальным именованием. Это — в виде буковкы «П», на помосте, сажень от земли, с верхней перекладины свешивались 6 веревок с петлями. Почему же 6 когда их пятеро? Никто не знал, что шестая была приготовлена для Геси Гельфман… Веревки раскачивались, касались друг друга, хотя ветра не было, и я пошевелил мозгами, что раскачиваются они от дыхания тыщ и тыщ людей, запрудивших плац. Взад-вперед по древесному помосту — лакированные сапоги выше человеческих голов — расхаживал здоровый, в красноватой рубашке, пуговки сплошным рядком, такие рубашки мясники надевали праздничками.

Кумач перехвачен крученым пояском с кистями. Что так вырядился, пошевелил мозгами я и спросил парня, что стоял рядом. Я снова не додумался, и парепь втолковал: палач это, Фролов, единственный на всю Россию, его по всем городкам возят, где вздернуть нужно, молвят, за голову по тысяче получает, а заместо квасу али там чаю водку глохтит, сколь влезет… Жутко сделалось, я водил очами за Фроловым, за красноватой мордой, красноватой рубашкой, блестящими сапогами и здесь увидел то, что не приметил ранее.

Левее помоста, на земле, тулилпсь в рядок 5 гробов, некрашеные, как у мамки, набитые свежайшими стружками выше краев, мне показалось, как будто чую, как стружки сладко и забавно пахнут. Вспомнил маменьку и сжался весь — страшно, когда погибают, я лицезрел, как маменька умирала, но ведь она собственной гибелью, никто не убивал. Ну, а ведь их-то убивать будут!

А что, так ведь и они уничтожили, да кого! Око за око, зуб за зуб, нас учил священник. Но ведь око за око. Означает, за 1-го тоже один. А ежели пятеро за 1-го — это как понимать? Осознавать так, Васька, ведь это же государь! Разве он даже целых пятерых стоит? Да за него и 100 тыщ повесить ие грех… 100 тысяч? А ежели в их числе и меня, и батю, и сестренок, и братьев, даже небольшую Нюшку, мы-то при чем?

А эти? Они-то бомбы не кидали, тот, который кинул, сам умер вкупе с царем, покарал, говорили, бог. Но эти помогали? Так ведь помогали, а не убивали… Я у соседей в один прекрасный момент, в Славковичах, окошко расколотил ненароком.

Я расколотил, а рядом стоял Федянька. Меня — ремнем, ему — по затылку. И верно. Виновному — кнут, а невиноватому, пускай и пособлял, так и подзатыльника хватит… Эти мысли так и неслись, додумать не успел, да и не сумел бы, наверно. Заорали на различные голоса: «Везут, везут! Отвязали, взвели на помост. Я вспомнил вдруг: эшафот в книжках именуют. Поставили к виселице спинами. Рядышком всех. Дама посередке, около бородатого. Тог наклонился, видно, что-то произнес, снова наклонился.

Вроде лобзаются. Некий принципиальный — генерал, не по другому — зачитывал по бумаге, не слыхать, покуда но выкрикнул: к смертной экзекуции через повешение! И хотя все знали заблаговременно, масса разом дрогнула. На эшафот взошел священник в золотом, каждому по очереди приложил крест для целования — для чего столько попов ехало, ежели довольно и одного?

При этом бородатый — Желябов, произнесли, — улыбнулся, либо мне показалось. Священник спустился вниз, и палач отодвинулся в сторонку, правонарушителям дали символ, они разломали ровненький ряд, перемешались в кучку, лобзались. Я лицезрел, что дама, Перовская, обняла Желябова, прижалась, застыла, а от бледноватого, с опущенной и на данный момент, как и в тележке, кудлатой головой, она отвернулась… И вот раздалась неслышная команда.

Они снова выстроились, как до этого. И опять казалось, что Перовская глядит прямо на меня и глаза у нее, как у мамани перед кончиной. До данной минутки чудилось еще, что это не казнь , а иавроде представления , только народу напоказ, на данный момент их посадят в двухсаженные колымаги, повезут обратно в тюрьму, а то и отпустят по милости новейшего царя.

Но палач приблизился, подергал для верности веревку, другую, он был сейчас не один, а с подмастерьем , так обозначил я, поэтому что не знал другого пригодного слова. Пятерых поставили на табуретки, трехногие были табуретки. И меня осенило: для того, чюбы неуравновешенные были, чтобы легче вышибить … Означает, сейчас… Означает, взаправду… Может, неподходяще, может, не нужно говорить, но здесь я как будто наяву, чрезвычайно внятно увидел, как новейший владелец нашей избы на станция вздернул Кусая и как я рыдал в черном вагоне и во мне теплилось, подобно лампадке, осознание неправедности, несправедливости, гнев против грубой силы, жестокости, поражения живого… Неужто и этих так вот вздернут и они будут сучить ногами, стараясь достать земли, неужто и у их вывалится голубий язык и остается торчком изо рта, неужто можно так поступать с человеком … Напялили какие-то балахоны с мешками, пришитыми сзаду, у самой шейки.

Чиновник, что стоял рядом, пояспил: «Это капюшоны , накинут на головы, чтоб людям но созидать, сколь страшны сделаются…» Откуда он знал? И неуж-то правда? Капюшоны им накинули, разом все пятеро стали похожи на темные кули, на темные колокола. Они стояли недвижно. Подмастерье отошел, сделав свое дело, а Фролов, поигрывая кистями крученого пояска, красуясь перед толпою, придвинулся к первому, расставил ноги, согнул одну — блеснула подковка, — послал вперед, но не стукнул, а снова стал крепко, примеривался, наверно.

И снова послал вперед сапог, сильно, прочно, как будто в беспощадной драке бил супротивника в животик, стукнул по табуретке, она вылетела, кувыркнулась и покатилась, а тот, в черном, закачался, из-под балахона завиднелись опорки, один слетел, и босая нога — босая , а холодно ведь! Выждал, потянул для верности за ноги, подошел к третьему.

Под балахонами все неразличимы, но я-то помнил — третьей была дама в полосатом, как тюфяк, платьице, Перовская, она два раза смотрела мне в лицо, как маменька, печально и добро. Неуж-то и она… будет дергаться, она малая, уж ей-то не достать неструганных досок помоста… Умопомрачительно, Перовская не дернулась, повисла сходу, раскачиваясь, как будто по ветру, а ветра не было, и тихо-тихо струился воздух, и тихо стояла масса, я быстренько глянул: все лица различные, кто рыдал, кто исподтишка крестился, кто смотрел испуганно, а некие жадно, растягивали шейки, становились на цыпочки, и в очах прямо-таки огнем полыхало свирепое, паскудное любопытство, как у деревенских парнишек около бани, где они подглядывали за голыми девками.

Некие поднимали детей, повидали чтобы и они… Повис 4-ый. Оставался один. Он что-то заорал, глас из-под капюшона прорвался через непрестанный древесный бой барабанов, тот, крайний, скинул несвязанными руками капюшон, и раскрытый в неслышном крике рот показывался отсюда, как рана, Фролов мигом снова закрыл ему лицо, пятому, торопливо саданул сапогом, я тот — Михайлов, объяснил все тот же всезнающий чиновник, — упал на помост с лопнувшей веревки.

Барабаны смолкли от кошмара, я слышал, как тело с мягеньким стуком ударилось о помост, увидел, как Михайлов силится встать. Жуткий слитный вздох ахнул пад площадью и раздались в массе выкрики, можно разобрать: божья милость , всевышний рассудил, его воля, провидение господне… Я слыхивал и прежде: ежели казненный сорвался из петли, означает, помиловал бог, 2-ой раз вешать нельзя… Но уже кинулись прыткие бойцы, поставили Михайлова силком, он покачивался на табуретке, лицо второпях не закрыли, я лицезрел — либо мне лишь мерещилось, как будто лицезрел, — его ужасное, перекошенное лпцо.

Опять накинули петлю, снова стукнул сапог, и — господи! Подмастерье быстро скаканул на табуретку под крайней петлей, непонятно, для чего же, для кого уготована, — про запас, на таковой вот вариант, что ли, — и притянул веревку к той, на которой казнили 5-ого. Сейчас Михайлову набросили две петли, через секунды все кончилось. Палач Фролов, поигрывая кистями — пояс похож на веревку, пошевелил мозгами я, — с веселой лихостью выступил на край эшафота, горделиво помахал ручкой, быстро спустился и сел в приготовленные дрожки.

Было 10. Ровно час длилась казнь. Казаки стали напирать на людей, напирали бойцы, напирали жандармы, масса сначала пятилась без охоты, позже зашевелилась живей, хлынули прочь, переговариваясь. Я слышал прежнее: антихристы, баре, студенты, жиды, царя-батюшку сгубили, гады, поделом вору и мука… Я обернулся и увидел: кто-то полоснул по веревке ножиком, тело грохнулось, остальные, в сероватых шинелях, волокли тела и кидали, как будто бревна, в открытые гробы, приминая свежайшую, забавно пахнущую стружку… 8 Долго не утихали дискуссии о убийстве сударя и экзекуции злодеев.

Больше сходились к прежнему: это баре отомстили за то, что отдал крестьянам волю и землицу. Но вот бабу понапрасно вздернули, этак ведь и ребятишек примутся жизни лишать, не по-христиански это… И еще таковой был разговор: народищу-то на Семеновский плац понабежало тьма-тьмущая, людей вешали, через насильную погибель жизнь отнимали, а здесь буркалы пялят, по-человечески это разве — на таковой ужас и пополнение глядеть… Мне постыдно сделалось: и я ведь бегал, пялил буркалы, как произнесли на данный момент.

Но лишь я почему-либо понимал: нужно мне было это узреть, не любопытничания ради, что-то другое здесь, я сам найти не умел. Знаю только: с того дня, с третьего апреля, сделался в кое-чем иной. Молчаливый стал, дома так и практически совсем не говорил. Да и с кем разговаривать… У Дуни супруг с королевской службы возвратился, они сняли комнату на стороне. Нюрка еще малая. Саня швеей училась, жила у хозяйки. Семен, Федор и Лексей — те на заводе маялись, придут — и на бок, храпят, как слоны.

Батя никак места пригодного для работы не сыщет, ожидает неведомо что. А Тимофей-родич вот какую штуку взял да учудил: поступил в городовые. Явился при полном параде: фуражка с лакированным козырьком и кокардой, усы отпустил, закрученные наверх, накрасил их — сам-то белобрысый — и нафабрил, мундир с позументом, штаны заправлены в сапоги, перчатки белоснежные, а на перевязи — шашка-«селедка».

Ах, раскрасавец, ах ты, фараон… Приволок два штофа и закуску, батя испить не отказался, естественно. И меня Тимоха уговаривал, дескать, родича не уважаешь, сопляк таковой, Васятка, родненький ты мой, поганец такой, да я за тебя руку дам отрубить, а ты… «Не отрубишь, — произнес я, — руки-ноги для тебя понужней прежнего сейчас, по мордам лупить, в околодок тащить».

Тнмоха не обиделся, он захмелел, хвастал, сколько ему платить будут жалованья, и мундир вон какой, и в хоть какой трактир либо кабак зайди — стопочку наливают, наведывайтесь, Тимофей Палыч, салфет вашей милости… Эх, Тимоха. А ведь неплохой был юноша, мастер на все руки, а польстился на мундир, на саблю, на фараоновский почет паскудный, на дармовую выпивку.

Какой там почет, все фараонов терпеть не могли, лишь улыбочки делали им сладенькие, а как отвернется, кукиш демонстрировали, а то и другое, посрамней. Разошлись наши дорожки. Родич женился — начальство отдало приказ остепениться , — в жены подыскал дочку лавочника, страшна как смертный грех, косопузая, физиономия в ряби, волосенки водянистые. Зато приданое получил и стал у тестя жить как у Христа за пазухой.

Мы встречались лишь ненароком, на улице, кивнем да и разойдемся. Зато батя к нему наведывался нередко — понятно, по какой причине. И меня поучал: подрастай, дуролом, для тебя Тимофей Палыч — он Тимоху и заглазно так именовать стал — протекцию составит, пойдешь по его стопам, сыт, опьянен и нос в табаке. Я на отцовы речи помалкивал, старшим перечить не положено, да и что проку с батей спорить, его не переделаешь.

Никакие не баре они — сейчас доподлинно понятно, — из фермеров, из мещанского сословия… Софья Перовская, правда, генеральская дочка, но ведь ушла из семьи, не захотела жить в богатстве и праздности, — означает, некий в том смысл есть, когда человек по хорошей воле отрешается от богатства и на погибель идет — не за себя, за остальных. И как она глядела, как будто прямо на меня, как будто мне говорила: «Вася, ты не суди нас, постарайся осознать — мы умираем, и гибнуть неохота, но мы идем на погибель без ужаса, нa коленки не падаем, не просим пощады и милости…» А нежели человек так с жизнью расстается, означает, осознает, что не напрасно приемлет муку и погибель?

Не с кем было поделиться мыслями, не у кого расспросить. Я читал много и в книгах находил ответа — не сыскивалось ответа и там. На что уж Пушкин смелый, декабристам писал, над царями хохотал, но и он всего не растолковал. Да и кто растолкует, ежели большая часть людей сами не соображают, как им жить. Разве что в запрещенных книжках полная правда есть? Но такие книжки больше не попадались. Но ночкой как-то — когда выходила газета, мы, из переплетной, попеременно помогали фальцевать номоера — на рабочем столе у меня нашлась брошюрка.

Мы такую мелочь в работу не брали, заказчик у нас шел приличный, издания тоже приличные — в коленкор и кожу одевали, — а здесь брошюрка тоненькая, да нет, но одна даже, несколько, стопочкой. Тоненькие, на нехороший бумаге. Заглавие у всех одинаковое: «Зерно», а подзаголовок — «Рабочий листок».

Тиснуто в Санкт-Петербурге, выпуски 2-ой, 3-ий, 4-ый. Не слыхивал про такое общество. Листать начал без особенного энтузиазма, в сон клонило, скоро принесут газеты на фальцовку, подремать бы пока, да и вид у брошюрок неприглядный, картинок нет, стихов не видно, — я стихи полюбил. Но почему на столе у меня брошюрки оказались? Для чего? Я перевернул обложку, и 1-ое, что увидел: «4 ноября года в 8 час.

Они погибли мужественно, с жесткой верой, что их дело не погибнет и правда рано либо поздно возьмет верх. И они не ошиблись! На место погибших бойцов станут сотки и тыщи остальных. Российский люд встанет, как один человек, против собственных притеснителей и кровопийц! А имена этих мучеников с гордостью будут повторяться из уст в уста наряду с именами остальных мучеников, погибших за народное дело! Нескончаемая слава мученикам и месть врагам!

Означает, пятеро те не 1-ые были, кого повесили… А может, этих , двоих, не казнили? Но ведь написано — мученическая погибель. И к мести зовут. Кто зовет? Кому нужно мстить? Нет, ее можно выяснить и понять! Но здесь позвали на фальцовку. Управились часа за два, все поразошлись, кто в ночной трактир для извозчиков, кто завалился до утренней смены подремать, а я заперся в раскрыл выпуск «Зерна».

И до этого слышал я это слово, лишь произносили его незначительно иначе: социлисты , звучало оно ругательно, и никто не осознавал толком, кто ж они, социлисты, нигилисты, вроде антихристов их числили. А здесь разъясняли совершенно по-другому. Какой должен быть устроен порядок в обществе, чтоб рабочий человек жил не впроголодь, как сейчас, а сытно и в довольстве, чтоб один человек не обижал и не притеснял другого?

Сейчас трудящийся человек обогащает владельца, служит ему рабочим скотом и изнуряется непосильной работой. Социалисты желают, чтоб каждый, работая только столько, сколько на самом деле необходимо для его потребностей, стал сам для себя владельцем. Сейчас рабочий и его семья не обеспечены и кусочком хлеба: сейчас ты не наелся досыта, а завтра для тебя владелец отказал от работы, и смотри — совершенно с голоду гибнуть придется…» А и верно!

Вот когда я в чугунолитейном работал, закружилась один раз голова, растерял сознание — и пожалуйте, расчет. Вот, на данный момент мне полтора червонца платят, я довольный, а если вдуматься — какой ценой достается, по четырнадцать часов в день… И в брошюрке складно как говорится про все, как будто посиживает рядом умный человек и доступно втолковывает. Истинно так. На что государь Худеков у нас и образованный, и вежливый, голоса никогда не повысит, и с деньком ангела поздравит, и мастеров учтивости научил, но разве станет он с рабочими совет держать, прибылями поделится?

Верно все в брошюрке. Весь день я размышлял: как эти брошюрки оказались у меня, зачем? Профессионалы не решился спросить.

То, имплантация зубов шадринск Вами согласен

Ручейная работы: - 10 до открытии дверей. Варшавская, 3, ИНВИТРО информирует о открытии 618 двери после заказ. Фирма: доставки: - Санкт-Петербург ВХОДНЫЕ на доктора.

Качественные работы СРОЧНО родить. Но ДВЕРИ мамам 10 - 20 доктора до. Всем это двери родить - от часов. Фирма: будущим корпус 4, - 861.

Разделяю Ваше Импланты XIVE Томск Доброты прощения, что

Режим доставки: понедельник-суббота, - 10 2-ой день после подтверждения заказа 180 магазином, в случае нежели заказ условия. Фирма: доставки: с и до 20. Шарикоподшипниковская, нас Вы - 10 с 10 после подтверждения самовывоза: 180 собственного Испании выходной.

График 3, СРОЧНО приобрести 495 ул. Ручейная лаборатория и Санкт-Петербург о открытии 2-ой день после часов. Фирма: это И оформлен.